Пирамида Хуфу

Любовцова М.

Увлеченный своим занятием, он не заметил Яхмоса. Кошачья мягкая походка жреца всегда удивляла бесшумностью. Постояв, Яхмос требовательно, но почтительно проговорил:

— Да будет милостив к тебе Птах, святой отец!

Верховный жрец кивнул головой и, улыбаясь, пригласил сесть на кресло рядом. Яхмос сел и, не спуская глаз с Птахшепсеса, начал:

— Я пришел к тебе, святой отец, чтобы решить одно важное дело.

— Говори, слушаю. Но, может, повременишь до вчера? Мне хорошо работается.

— Нет, святой отец, это дело надо решить немедленно!

Зная настойчивый характер помощника, Птахшепсес с сожалением отложил свиток.

— В прошлую ночь, когда проходил наш тайный совет, в храме находился чужой и подслушивал.

Брови Великого Начальника Мастеров высоко поднялись, глаза гневно сузились.

— Кто же разгласил, что будет тайный совет?

— Думаю, что никто из жрецов.

— А пойман этот преступник?

— Пойман мною.

— За такое полагается смертная казнь по законам Кемет.

— Я тоже так думаю, — лукаво потупил глаза Яхмос.

— Но кто этот преступник?

— Скульптор Инар из мастерской чати.

— Инар? — переспросил пораженный Птахшепсес. — Этот скромный юноша? Нет, он не похож на преступника. Зачем ему подслушивать? — Он испытующе посмотрел на своего помощника. — Я не хотел тебе говорить, но ведь слуги шепчутся о том, что ты прячешь его сестру. Верно, в поисках ее он и забрался в наши помещения. Это объясняет его поступок, но он будет наказан.

— Не буду отказываться, святой отец! Но девушка очень красива, и для блага храма я задался целью сделать из нее жрицу. Но она упряма и плохо воспитана, поэтому мне нужно время, чтобы ее подготовить. Она будет украшением храма и привлечет для нас многие пожертвования.

— Может быть, ты и прав, но нужно делать не так, а с согласия ее и родителей. Ты должен это исправить. А юношу мне жаль, он не заслуживает такого.

— Именно ты, святой отец, не должен его жалеть.

— Ты странные речи ведешь, Яхмос! — с недоумением проговорил Птахшепсес.

Яхмос пристально, не мигая, смотрел выпуклыми черными глазами на собеседника.

— Нет, святой отец! Ты более других заинтересован, чтобы скульптор исчез.

— Но почему?

— Давно уже замечают, что он не спускает глаз с твоей дочери, и она отвечает взаимностью.

— Тия? — взволнованно прошептал Птахшепсес и бессильно откинулся на спинку кресла. Младшая Ипут, резвая и беззаботная, даже не пришла ему в голову. Перед ним возникли мечтательные глаза старшей. Девушке уже четырнадцать лет. Пора замуж. А они с женой все отказывают женихам, все медлят... И жених есть. Настойчивый, красивый, царского рода. Вот уж два года добивается ее руки. Он представил себе Инара. Ах! Как нравился ему этот юноша! Вспомнилось утро, когда скульптор появился в саду для работы. Тогда Тия побледнела, но они с женой не придали этому значения. Теперь ему многое объяснилось в поведении любимой дочери. Если бы этот юноша был знатным! А вдруг это станет известно многим... Его, верховного жреца, засмеют. Его семья станет посмешищем при дворе. Этот Инар околдовал всех своими ясными глазами, умными и добрыми. Даже сыновья в восторге от него. Но выдать за него Тию! И в то же время давно забытое чувство от воспоминания собственных юношеских волнений вызвало у него глубокую жалость к дочери. Боги! Что он делает? Ведь у Тии такой прекрасный жених. Только она к нему совсем равнодушна. Скользит глазами, как по пустому месту. И как это он, отец, умудренный опытом, не понял раньше, что нельзя приближать к дому красивых молодых людей, когда в семье есть девушки-невесты. В словах коварного жреца не приходилось сомневаться. Ясно стало, что Яхмос и ему подставил ловушку, чтобы облегчить свое дело. Как же опасен его помощник... Он только теперь понял и поверил тем, кто раньше предупреждал его. Он у него в руках. Но нельзя допустить, чтобы изнеженная дочь была женой ремесленника, работала на зернотерке, стирала. Может быть, Яхмос и прав. И еще придется его благодарить за своевременное предупреждение.

Яхмос поглядывал на верховного жреца и опускал глаза, в которых искрились насмешка и торжество.

Побледневший, как полотно, Птахшепсес, наконец, пришел в себя.

— Откуда ты взял, что моя дочь увлечена скульптором?

— Я наблюдал это не раз. Она даже бледнела при виде Инара. Об этом и слуги твои говорят.

«Он даже знает, что говорят мои слуги. Вот даже как!» — думал Птахшепсес, все больше поражаясь.

— Неужели об этом есть разговоры в городе?

— Пока еще нет. Но они будут непременно. Ты должен их предупредить. Ты знаешь, что любовь не признает сословий. Тебе будет спокойней, если его не будет.

— Как не будет? Я ни в коем случае не соглашусь на казнь. Тем более что наш храм обязан ему лучшим своим украшением.

— Но в начале разговора ты, святой отец, сам предложил это, — ядовито напомнил Яхмос.

Птахшепсес устало возразил:

— Но я не знал причины его поступка.

Птахшепсес опять представил глаза дочери, когда она все узнает. Нет! Ради нее он должен смягчить участь Инара.

— Что же ты предлагаешь?

— Я согласен заменить казнь южными золотыми рудниками.

— Это одно и то же. Казнь — быстрая смерть, южные рудники — тоже смерть, только более мучительная и медленная. Заменим их каменоломнями Туры. Это суровое наказание.

— Так и решим, святой отец! — Яхмос низко поклонился.

— Девушку, сестру Инара, отпусти к родителям, если она не хочет быть жрицей.

— Будет сделано, как ты сказал, — скромно опустив глаза, ответил Яхмос.

— Где же сейчас Инар?

— Падая со стены, он разбился, сейчас лежит без сознания. Лечит его Джаджаманх. Как будет здоров, отправим в Туру.

Задумавшись, Птахшепсес слабо кивнул головой.

Яхмос удалился с довольной улыбкой.

Участь Инара была решена.

Вечером того же дня, когда Инара на носилках отнесли к врачевателю Джаджаманху, Яхмос, поразмыслив, отправился к непокорной пленнице.

Девушка не повернула головы на шорох его шагов. Так было всегда. Она смотрела на протекающий ручеек, плескалась в нем рукой и любовалась падающими каплями. За эту вереницу дней яркий цвет лица ее побледнел, она похудела и была задумчива.

Яхмос стоял, смотрел на нее и спрашивал себя, что привлекает его в этой гордячке? Ведь всего-навсего дочь ремесленника. Тети вскинула блестящие глаза, в них сверкнула ненависть. Может быть, вот этой ненавистью она и привлекает? Его, знатного богача, которого боятся все жрецы, женой которого согласится стать любая девушка в городе. Ну и что ж, что любая. Но он не может оторвать глаз именно от этой. Тети повернулась к нему спиной.

«Хорошо, — подумал Яхмос, — сейчас заговоришь иначе».

Он присел рядом на скамейку и неторопливо начал: