Пирамида Хуфу
Шрифт:
— Твой брат пробрался ночью в храм за сокровищами, но сорвался со стены. При падении он разбил голову и до сего времени не пришел в себя.
Тети со страхом и недоверием слушала жреца.
— Мой брат ничего дурного не может сделать. Я тебе не верю. — Но что-то в душе ее дрогнуло в предчувствии непоправимой беды. Яхмос холодно улыбнулся.
— По законам нашей страны он должен быть казнен.
Девушка вспомнила ночные шорохи, которые ее так пугали. Значит, Инар, пытаясь выручить ее, попал сам в беду. И этот человек приписывает брату ограбление храма? Стараясь быть спокойной, она проговорила:
— Если мой брат и попал в храм, то только в поисках меня. Ты сам это отлично знаешь. Если это так, ты обязан его освободить.
— Ты, девочка, плохо знаешь законы своей страны. Это еще не все. Он подслушал тайное совещание жрецов. Как только он придет в себя, он будет приговорен к казни как государственный преступник.
Только теперь Тети поверила. Весь ужас случившегося предстал перед ней. Она прежде подумала о горе стариков, потерявших сразу обоих детей, и о брате, который ради нее решился на опасный и бесполезный шаг. Теперь все зависело от этого коварного человека. С беспощадной ясностью девушка поняла, что ее положение, ее будущее не имеют никакой цены перед несчастьем, обрушившимся на брата. Она должна спасти его любой ценой. И она опустилась на песок перед жрецом:
— Спаси его, мой господин! Только ты это можешь. Сохрани его жизнь. Он сделал это ради меня. Мои родители не переживут такого несчастья. Клянусь Птахом, я буду твоей покорной рабой!
На губах Яхмоса была довольная улыбка. Тети стояла на коленях! Она умоляла! Настал час его торжества. Наконец, она была в его власти. Он любовался тяжелыми волнами ее черных волос, прикрывших плечи. Пушистые ресницы, как черные опахала, опустились на алебастровую бледность лица. Яхмос невольно подумал: «Верно, сама страдающая Исида не была прекраснее ее, когда оплакивала своего любимого супруга Осириса. О, святая Эннеада! Прости мне греховные мысли».
Он положил руку ей на плечо. Она вздрогнула, но сейчас же смиренно опустилась ниже.
— Умоляю тебя, всемилостивейший! Спаси моего брата! Я никогда не прощу себе, если стану причиной его гибели. Будь милостив! Боги отметят тебя и наградят всем, что пожелаешь.
Но он молчал, и это страшило ее больше всего.
Он приподнял ее подбородок. Девушка подняла глаза, полные слез.
— А ты опять будешь держать себя так?
— Клянусь! Я выполню все твои желания.
— Хорошо! Я постараюсь спасти его. Казнь можно будет заменить каменоломнями. Обещаю тебе это взамен твоего послушания.
Тети обратилась к нему с просьбой:
— Дозволь мне, господин, хоть раз навестить моих родителей, чтобы немного их утешить.
— Сегодня вечером мой слуга проводит тебя к ним. Но горе будет тебе, если ты вздумаешь убежать или распускать неподобающие слухи. Ты должна сказать, что сама пришла ко мне.
Вечером в сопровождении слуги Тети навестила своих родителей. Радость свидания была недолгой. Она как могла смягчила удар. Пообещала, что добьется разрешения посетить Инара. Старики с нетерпением ждали Руабена, надеясь на его помощь. Через час слуга повел ее в чужой ненавистный дом, в гарем богатого и влиятельного жреца.
В дальнем углу огромного двора стояло несколько хижин для одиноких жрецов. На веранде одной из них, на широкой скамье, лежал Инар. Легкая крыша из пальмовых ветвей давала густую тень. Над юношей, склонившись, стоял озабоченный старый жрец. Душа Инара блуждала где-то между жизнью и смертью. Разбитая голова юноши была тщательно забинтована. На рану наложена целебная мазь. Жрец прикладывал влажную льняную ткань на бледный лоб больного. Заботливо следил за ним, опасаясь резких бессознательных движений, опасных для его состояния. Он вспоминал утренний разговор с Яхмосом. Высокомерный жрец, встретив его в храме, небрежно бросил, не удостоив взглядом незначительного жреца врача:
— Ты займись преступником, но если и не вылечишь, особой беды не будет. — И он величественно удалился, как и подобало будущему верховному жрецу.
Джаджаманх подошел к слугам, склонившимся над Инаром. Они осторожно переложили его на носилки и перенесли в хижину жреца. Дорогой жрец слышал, как слуги вполголоса говорили между собой, что это брат девушки, которую прячет Яхмос. Они не особенно стеснялись его, он был своим человеком. Джаджаманх понял, почему молодой человек стал «преступником». Глядя на его бледное лицо с запавшими глазами, он думал, что только большая любовь могла толкнуть его на столь неосторожный шаг.
Жрец горячо произносил слова заклинаний, помогающие больному изгнать злых духов болезни. Мягкими, чуткими руками прощупал осторожно голову, но, по его мнению, ничего страшного не было. Удар головой был силен, но не смертелен. Теперь больному нужен был строжайший покой. Отеческое горькое чувство пробудилось в его душе, когда он смотрел на красивое лицо Инара. Джаджаманх думал про себя, что, несмотря на желание заносчивого Яхмоса, приложит все усилия и все свое искусство, чтобы поставить этого юношу на ноги.
Время от времени он вливал темную жидкость в рот больному. К полудню Инар с усилием открыл мутные глаза и проглотил немного чистой воды. Весь день не отходил от него врачеватель-жрец. Вечером его ненадолго сменил надежный слуга.
Инар забывался, приходил в себя, снова будто проваливался куда-то. Когда на короткие моменты сознание возвращалось к нему, он неизменно встречал заботливые глаза, с тревогой наблюдавшие за ним. Он пил и снова забывался. Так прошло несколько дней. Ему стало лучше. Тогда он начал спрашивать жреца, где он и почему сюда попал. Жрец старался отвлечь его от вопросов, на которые трудно было ответить. Судьба Инара беспокоила Джаджаманха.
Однажды жрец спросил Яхмоса, что ожидает юношу. Тот холодно ответил:
— Что может ожидать преступника? Как поднимется на ноги, так отправим его в каменоломни Туры.
Джаджаманх попытался возразить:
— Но ведь он отличный скульптор. Может быть, за услугу, оказанную храму Птаха, можно его помиловать?
— За работу над Аписом мы ему заплатили, а преступление оставить безнаказанным не можем.
А вскоре на долю Инара выпал грустный праздник: Тети выпросила у Яхмоса разрешение и однажды пришла к брату. Джаджаманх был до слез взволнован от их бурной радости, полной горечи и тоски. Он понимал, что это их последняя встреча. Он тоже чувствовал это, и когда слуга напомнил девушке, что пора идти, она не могла оторваться от брата. Слуга силой увел ее, она вырвалась и снова припала к Инару.