Пират.Дилогия
Шрифт:
Двенадцатифунтовое морское орудие вместе с лафетом весило около тонны, и парни управлялись весьма проворно, после чего Громов тем не менее устроил короткий отдых, во время которого, как мог, в двух словах, изложил теоретические основы артиллерийской стрельбы.
– Самый главный наш враг – дождь, ребята! И еще – ветер.
– Они спрашивают – неужели ветер может сдуть ядра? – немного погодя перевел вождь.
Андрей засмеялся:
– Да нет, здесь не сдует, конечно. Я не так сказал, не ветер страшен, а его отсутствие. Дым, понимаете? Дым! В безветрие или при слабом ветре после первых выстрелов мы просто не увидим, куда стрелять – все будет заволочено дымом! И какой тогда выход?
– Какой?
– Выставить наблюдателей и подготовить гонцов! Ну вестовых, чтоб огонь корректировали. У вас, кстати, приспособления для зарядки есть?
– Коечто есть, – сублейтенант несколько смущенно кивнул в угол. – Типа большого шомпола.
– Это – шуфла, – подойдя, определил Громов. – Ею картуз с порохом в ствол запихивают. Еще есть пробойник… ну обойдемся, а вот без банника – никак. Стволто после выстрела прочищать надобно!
– И где же мы его возьмем, этот банник?
– Сделаем! Какаянибудь ненужная оленья шкура найдется?
Уже к вечеру индейский вождь Красная Сосна проникся к пленному канониру если и не доверием, то уважением – точно. На ужин в хижину принесли вкусные и сытные яства – печеную рыбу, бобы и прочее, а также и кувшинчик неплохого красного вина, который осушили на четверых – Андрей с Бьянкой и сам сублейтенант со своим здоровяком адъютантом. Тому, как слуге, было дозволено спать в хижине на полу, но к столу индейцы его, естественно, не допустили, на баронессуто косо смотрели – не принято у них было, чтобы мужчины и женщины за одним столом… вернее – циновкою, и все же вождь допустил слабину, памятуя положение женщины у цивилизованных европейцев.
– Сам Иисус и Великий Дух Охоты послали вас нам, – в заключение заметил индеец. – Теперь кровожадные дикари ямаси получат достойный отпор! И пушки… О, это будет сюрприз, как говорят англичане.
На следующий день они выплыли на трех лодках – двух маленьких и юрких каноэ с Красной Сосной, Громовым и полудюжиной воинов, и одной – большой, для перевозки пороха и ядер. Утро стояло прохладное, с обильной росою, по берегам реки клубился плотный желтоватосерый туман, сквозь который едва проглядывал тусклый кружочек солнца.
Хоть и против течения, но продвигались быстро: гребцы были хоть куда, да и большая лодка – пока что пустая – задерживала путников не особенно сильно. Сквозь туман проглядывал низкий заболоченный берег, густо поросший ивой, тростником и осокою; вот прямо изпод весла выпорхнула утка, а вот гдето совсем рядом истошно закричала выпь.
Добирались гдето около двух часов – ничего себе соседнее селение! По прикидкам Андрея выходило километров пятнадцать, уж никак не менее. Пока плыли, туман медленно, но неуклонно таял, исходил упорно цепляющими клочьями за кусты и осоку. Над головами индейцев и их бледнолицего спутника показалась просинь, выглянуло, весело заиграв на воде, нежаркое осеннее солнышко. Сразу сделалось теплее, казалось, даже птицы загомонили громче.
Причалив, индейцы молча – они все делали молча, и вовсе не потому, что не любили поговорить – спрятали лодки в осоке и некоторое время шагали вдоль берега зыбкой болотистою тропой, несколько раз заставившей Громова невольно вспомнить один не самый радостный эпизод из легендарного советского фильма «А зори здесь тихие». Слава богу, болотина вскоре закончилось, начался раскидистый, с красными папоротниками и ракитником, лес, холодный и влажный, почти как и болото, так же чавкало под ногами, однако хотя бы тропинка не колыхалась, вотвот готовая ухнуть в бездонную засасывающую трясину.
Чем дальше от реки и болота, тем идти становилось легче, суше, вот уже и деревья стали куда реже, пошли рододендроны, можжевельники, а сквозь густую листву все чаще и чаще сверкали золотистыми столбиками теплые солнечные лучи.
Не пройдя и километра от берега, индейцы насторожились, принялись пробираться вперед с осторожностью, то и дело прислушиваясь и присматриваясь буквально ко всему вокруг.
Наконец, Красная Сосна и вовсе велел всем остановиться, да, закрыв глаза, с шумом втянул в себя воздух, словно глотнул его, перекатывая во рту и пробуя на вкус. Все остальные индейцы, даже здоровяк Сильный Кулак с верным мушкетом на плече, усевшись на корточки, смотрели на сублейтенанта с благоговением и плохо скрытым ужасом, показавшимся Громову весьма неожиданным. Они же были односельчане, эти индейцы. Чего так уж бояться собственного вождя?
Красная Сосна стоял не шевелясь, словно бы прислушивался к чемуто, смуглое бесстрастное лицо его, однако, нельзя было бы назвать безмятежным, было в нем нечто такое, что напоминало вошедшего в транс колдуна или, исходя из местных реалий, шамана. Руки вождя, поначалу опущенные, медленно поднимались, словно крылья, потом снова опускались, прижимаясь к бедрам… вот левая рука скользнула к ожерелью из медвежьих клыков… чтото еще висело на груди Красной Сосны, чтото такое, что – судя по реакции враз зажмурившихся индейцев – не следовало бы видеть никому.
А Громов не зажмурился – присмотрелся! Что ему до какихто дикарских верований! Однако, как ни старался, не увидел ничего… Вождь просто чтото сжимал в кулаке, чтото очень небольшое… Нательный крестик? А почему бы и нет? Впрочем, потом можно будет понаблюдать, посмотреть на вождя повнимательнее.
Напрягшись, Красная Рука вдруг дернулся и, вытянув руку вперед, выкрикнул чтото на своем языке. Андрей все же разобрал знакомое слово – «ямаси»!
Ямаси… Враги. Так что же, выходит, враги здесь? И вождь их почуял?
А ведь все именно так и обстояло: индейцы вытащили ножи и томагавки, ктото приготовил стрелы и лук, а сержант Сильный Кулак с неожиданной сноровкой и ловкостью принялся заряжать свой огромный мушкет, больше напоминавший крепостное орудие.
– Двигайтесь как можно более тихо, – взглянув на Громова, шепотом предупредил сублейтенант. – Ямаси уже ушли, но могли оставить лазутчиков. Не отставая идите за мной.
Раскинувшееся на лесной опушке, близ заросшего осокой ручья, небольшое – три вигвама и две хижины – селение казалось вымершим, – не было видно ни одного человека, лишь от небольшого, едва тлеющего костерка меж вигвамами поднималась вверх тоненькая струйка дыма. Поперек костра лежало какоето толстое, обуглившееся посередине бревно, в котором Андрей, присмотревшись, признал тотемный столб.