Пираты Венеры
Шрифт:
— Нет, — произнес Вик-йор угрюмо — Я оставлю ее у себя. Для тебя единственный шанс выбраться отсюда — делать то, что я прикажу. Неужели ты думаешь, что я отдам эту штуку тебе? Чтобы ть! меня убила? Я не такой дурак!
Дуара вернулась к работе. Она умела терпеливо ждать. Закрутив накрепко последнюю гайку, повернулась к Вик-йору.
— Влезай в кабину. Мы готовы к полету.
Вик-йор вскарабкался в кабину, а Дуара заняла место за штурвалом. Мотор заработал, пропеллер закрутился, корабль тронулся с места. Дуара вырулила к дальнему концу площади, затем развернулась по ветру. Сотни глаз наблюдали
«Анотар», набирая скорость, грациозно поднялся в воздух и, повернув на юг, исчез в ночи.
Вик-йор был напуган, он дрожал и стонал в отчаянии и ужасе.
— Мы упадем! — монотонно повторял он. — Мы упадем!
— Успокойся! — прикрикнула Дуара.
— Выпусти меня! Выпусти меня!
Дуара с радостью выполнила бы его просьбу, если бы получила пистолет и пузырек с противоядием. Она не отвечала, но потянула штурвал на себя и набирала высоту. За ее спиной Вик-йор съежился от страха и прикрыл руками глаза.
— Мы спускаемся? — спросил он.
— Подожди, — ответила Дуара, — пока не смотри.
Она поднялась уже на пять тысяч футов. Обрывки облаков из нижнего облачного слоя цеплялись за ветровое стекло; в призрачном свете амторской ночи равнина под ними была еле видна — она казалась гораздо дальше, чем была в действительности.
Дуара выключила мотор и стала планировать.
— Можешь теперь выходить.
Вик-йор открыл глаза и посмотрел за борт кабины, и тут же с визгом отпрянул назад. Он дрожал так, что не мог даже говорить. Взглянув наверх, увидел близко над собой облака и закричал снова.
— Перестань визжать! — приказала Дуара.
— Ты хотела меня убить, — наконец удалось произнести Вик-йору— Хотела заставить меня шагнуть наружу, чтобы я упал.
— Отдай противоядие и пистолет, и я опущу тебя вниз и высажу, — предложила Дуара.
Существо поглядело вниз через борт. На этот раз оно глядело гораздо дольше.
— Мы не падаем, — сказал Вик-йор. Убедившись, что «Анотар» продолжает лететь, он медленно обретал самообладание, если не храбрость.
— Ладно, если хочешь опуститься вниз и выйти, отдай мне пузырек и пистолет, — настаивала Дуара.
— Ты спустишь меня вниз, но их я сохраню при себе, — заявил Вик-йор.
— Думаешь, это у тебя получится? — спросила Дуара.
— Вот что поможет мне, — сказал Вик-йор, приставив пистолет к боку Дуары, — опусти меня вниз, или я тебя убью.
Дуара рассмеялась.
— А что тогда случится с тобой? Или ты считаешь, что корабль полетит сам собой? Если я оставлю управление хотя бы на минуту, корабль врежется в поверхность Амтора под нами и похоронит и себя, и нас с тобой.
— Врешь, — пробормотал Вик-йор. — Он сам спустится вниз.
— Вот об этом я и говорю — он прекрасно спустится сам, но ни от него, ни от нас ничего не останется. Ты мне не веришь?
— Нет. Ты врешь.
— Ладно. Сейчас я тебе покажу, — и Дуара ввела корабль в штопор.
Сквозь рев ветра доносились вопли Вик-йора. Дуара выровняла корабль на высоте пятисот футов.
— Ну а теперь продолжаешь думать, что я вру? — ее голос был твердым и ровным, он не выдал ни малейшего признака ужаса, охватившего ее на первых двух тысячах футов долгого падения. Всего только два раза она выводила корабль из штопора, но тогда за другим пультом управления находился Карсон и подстраховывал ее. Сейчас, вплоть до последнего момента, она боялась, что не сумеет справиться с машиной.
— Больше никогда так не делай! — завыл Вик-йор — Мы могли разбиться.
— Теперь отдашь мне пузырек и пистолет? — спросила Дуара.
— Нет, — ответил Вик-йор.
Глава 38
К тому времени, когда настало утро и Вик-йор смог посмотреть вниз и увидеть мир, медленно проплывавший под ними, он утратил большую часть страха перед непривычной ситуацией, в которой оказался. Теперь он ощущал почти абсолютную веру в способность Дуары держать летящую штуковину в воздухе. С возвращением самообладания начал думать и о других вещах.
— Ты прижимала губы к его рукам, — проскрипел он. — Почему ты так делала?
Мысли Дуары были далеко.
— Что? — рассеянно спросила она. — Ах, это! Потому что я его люблю.
— Что такое люблю? — спросил Вик-йор.
— Ты не поймешь. Невозможно объяснить тому, кто не умеет любить. Это то, что чувствуешь к своему мужу.
— А ему нравилось, что ты прижимаешь губы к его руке?
— Уверена, что нравилось, надеюсь на это.
Вик-йор протянул руку.
— Сделай и мне так же, — распорядился он.
Дуара ударила его по руке и содрогнулась.
— Ты мне противен!
— Ты принадлежишь мне, — опять заскрипел Вик-йор. — Будешь меня учить, что такое любовь.
— Не говори о любви, — рассердилась Дуара, — ты оскверняешь само это слово.
— Почему я тебе не нравлюсь? — допытывался Вик-йор.
— Не только потому, что ты не человек, — ответила она, — мне нравились многие низшие животные. Скорее потому, что ты — коварный и трусливый, потому, что заставил меня лететь прочь и оставить моего супруга в том ужасном месте, потому, что в тебе нет ничего от настоящего мужчины, потому, что ты не мужчина. Ответила я на твой вопрос?
Вик-йор пожал плечами.
— Ладно. Не так важно, нравлюсь я тебе или нет. Главное, ты мне нравишься. То, что нравится или не нравится тебе, меня не касается. Конечно, если бы я тебе нравился, все было бы гораздо приятнее. Во всяком случае сейчас ты принадлежишь мне. Могу смотреть на тебя, прикасаться. Пока я жив, ты будешь всегда со мной. Раньше мне никто не нравился. Я даже не знал, что другое существо может нравиться. Вуйорганам никто не нравится, но никто и не противен. Если кто-то сегодня с нами, а завтра его нет, — нам все равно. До того, как я начал меняться, я делился, как и все. Даже будучи несколько лет вместе с другой моей половинкой, никогда не скучал по ней после того, как мы разделились. И к новой половине, что вырастала на мне, я тоже ничего не испытывал. Когда-то я был левой половинкой Вик-вик-вика, джонга. За правой сохраняется имя и личность. До сих пор я всегда оставался левой половинкой — но теперь целый. Я — как ты, Карсон и Иро Шан. Я — мужчина! В результате изучения поведения других форм жизни некоторые из мудрецов считают, что наши правые половинки аналогичны самкам других видов, а левые — самцам. Так что, как видишь, я всегда был самцом.