Пираты. Книга 3. Остров Моаи
Шрифт:
– Эй, друг! – неожиданно громко окликнул его парень. – Подойди сюда на минутку.
Виталий еще издали улыбнулся девушке и подошел, внезапно ощутив, как часто застучало сердце.
– Скажи мне вот что, – парень смотрел на него раздумчиво, будто решая для себя важный вопрос. – Тебе никогда не били морду?
– Да нет, как-то обходилось...
– Странно, – медленно проговорил парень, вертя в пальцах пустую рюмку. – Очень странно... Ну, ладно, иди. Иди-иди, я больше тебя не задерживаю.
Виталий пожал плечами, недоуменно посмотрел на девушку,
ЧТО-ТО СЛУЧИЛОСЬ... Кравец тяжело поднялся с дивана, покряхтел и, подойдя к окну, уперся тяжелым морщинистым лбом в холодное стекло. Он долго смотрел на плавающие в снегу фонари, на размытые пятна окон, на медленно передвигающиеся по улице огни тягача. Стекло приятно охлаждало лоб, и Кравец прикрыл глаза. Порывы ветра по ту сторону окна, весь этот вой и грохот создавали чувство безопасности. Где-то люди пробирались домой, где-то мерзли шоферы в своих не очень-то утепленных машинах, прятались за торосы застигнутые врасплох рыболовы...
Кравец на какую-то секунду представил себя там, за окном, беспомощно барахтающимся в снегу и зябко поежился. Он плотно задернул шторы, будто отгораживаясь от бурана, и снова сел, опустив руки между колен.
– Ну? Ты долго убиваться-то будешь? – спросила жена. Она все это время стояла в дверях и терпеливо ждала, пока он взглянет на нее. Старик вскинул клочковатые брови, и на мгновение под ними сверкнули маленькие синие глазки.
– Ну? – снова сказала она. – Ничего же не случилось! Не случилось ведь!
– Может, случилось, а может, и нет, – голос у Кравца был низкий, со слабой хрипотцой.
– Нельзя же быть такой тряпкой! Нельзя ведь!
– Ух, – усмехнулся Кравец. – Когда-то надо ею стать, тряпкой-то... У меня это получилось сегодня.
– Перестань. Это от погоды. Буран, упало давление... У тебя уже было такое.
– Было-было, – скороговоркой пробормотал он, словно успокаивая жену. – А может, и не было... Кто его знает, – Кравец с усилием поднял голову, вскинул брови, и где-то там, в глубине, она опять увидела его глаза. – Каждый раз это бывает по-разному... Раньше я бесился, бежал куда-то... А теперь прошло... Все это ни к чему. Бесполезно.
– Может, ты просто устал? – Жена пыталась, если не успокоить, то хоть как-то расшевелить его.
– Возможно, – протянул он безразлично. – Мне уже не хочется...
– Чего не хочется?
– Все зависит от того, как повезет, а остальное... – он махнул рукой, – остальное так...
– Брось говорить глупости. Возьми себя в руки.
– Я возьму или меня возьмут... Так ли уж это важно теперь... Главное, что я буду в руках.
– Да можешь ты сказать наконец, что произошло?! – Жена подошла к нему и села рядом.
– Понимаешь... Мне лучше уехать. Хоть на неделю.
– Куда?! Ты посмотри, что делается на дворе!
– Вот и хорошо, – сказал он спокойно.
– Что же тут хорошего?! Раздевайся и ложись. Никуда я тебя не пущу. Тебе нужно выспаться. А утром поговорим.
– Х-х, утром... Нет, – проговорил он тихо, и она сразу поняла, что в этом негромком, протяжном «нет» завязнут все ее доводы и уговоры. Он уже произнес слово «уехать», и теперь его не остановить. – Нет, – повторил он громче и тверже. – Тот чемоданчик ты не трогала?
– Да я год к нему не притрагивалась.
– Год... Пора и честь знать.
– О боже! Забраться в такую глушь, в такую дыру! И зря.
– Хватит, – сказал Кравец. – Не такая уж это глушь. Областной центр все-таки. То ли еще будет... Который час?
– Девять.
– Успею.
Жена сидела растерянная и подавленная, с пустыми глазами, постепенно набухавшими слезами. Руки бессильно лежали на подоле, между некрасиво расставленными ногами. Она опустила голову, и ее старое лицо свесилось вниз. Обвисли губы, щеки, набрякли глаза. Слезы капали с них, не касаясь щек.
Через пять минут Кравец стоял одетый, с небольшим чемоданчиком в руке, и от всей его маленькой корявенькой фигуры веяло решимостью. Жена подошла к нему, постояла, не поднимая головы, потом, будто через силу, посмотрела на мужа.
– Видишь ли, – сказал Кравец, – он узнал меня.
– Кто?
– Он все время встречается мне... И смотрит, смотрит. То на улице, то в магазине, вчера возле нашей конторы топтался... Если все будет в порядке, я через неделю вернусь. В крайнем случае дней через десять.
– Но какой смысл ехать, если он узнал тебя? Ведь тогда тебе и возвращаться нельзя...
– Э-э, – протянул Кравец многозначительно. И ушел, ничего больше не прибавив.
Жена постояла еще немного, медленно опустилась на ящик с сапожными щетками и, уткнувшись лицом в полы своего пальто, заплакала, уже не сдерживаясь.
ВОДКА В ПОЛОВИНЕ ДЕВЯТОГО. Дверь гастронома открывалась не полностью – приходилось прилагать усилие, чтобы сдавить нападавший снег и протиснуться в узкую высокую щель. Гена подпер дверь ногой и, протолкнув перед собой чемодан, проскочил внутрь. Дверь тут же бросилась за ним, с размаху ударилась о порог и задергалась на петлях, будто от злости.
Поставив чемодан на усыпанный мокрыми опилками пол и сняв шапку, Гена вытер лицо теплым нутром.
Покупателей было немного, все они торопились побыстрее уйти. На Гену никто не обращал внимания. Это приободрило его. Он подошел к гастрономическому отделу, подождал, пока отойдет от прилавка женщина, пока поболтает с подружкой продавщица – он боялся рассердить ее.
– Девушка, – наконец, сказал он, чувствуя, что уже в самом обращении есть комплимент, – мне бы водки купить, а?
– Чего?