Пирог с крапивой и золой. Настой из памяти и веры
Шрифт:
У нас между комнатами очень толстые стены. Мне-то все равно, а Магда иногда ворчит под нос. Через пару дней мы разъезжаемся по домам, и девочки уже вовсю скучают друг по дружке. По мне точно никто скучать не будет.
Так вот, между комнатой Дануты и Юльки и комнатой Клары и Марии стена потоньше, и они могут перестукиваться. А Магда не может. Она и так и сяк пыталась, даже каблуком от туфли, потому что он с набойкой. Но ничего у нее не вышло, никто ее не услышал, не ответил, только
Я почти примирилась с тем, что все время одна. Хожу, ем, учу уроки – одна, одна, одна. Но тут меня настигла зависть, что мне даже постучать некому. За стеной у моей стороны комнаты – купальня с ванной и умывальниками. По ночам ее запирают, чтобы мы зря не лили воду.
Но вчера я постучала. Всего пару раз и легонечко. Просто чтобы попробовать.
И мне ответили.
Магда
29 сентября 1925 г.
У меня освободилось достаточно времени, чтобы понять, как бездарно я тратила его раньше. Но теперь, когда я вижу свою цель ясно, будто за нее можно ухватиться рукой, я ее не упущу. Теперь я посвящаю все свободные часы подготовке к вступительным экзаменам. К тому же мне необходимо выправить оценки для аттестата и получить рекомендательные письма от двух наставниц.
Иногда предвкушение будущей жизни – жизни на другой ступени, далеко-далеко отсюда – становится таким ярким, что у меня сжимаются все внутренности и голова кружится.
Похоже на страх, но это не он. Наоборот.
Я больше никогда их не увижу, больше никогда. Эти стены, эти лица – я забуду их и стану счастливой, новой, взрослой, сильной. Цельной, а не склеенной наспех из острых обломков.
Под рукой я всегда теперь держу папку с вырезками из газет. Я начала собирать их год назад, но как-то забросила. Как только беспокойные мысли отвлекают меня от занятий, достаточно только взглянуть на заголовки статей: «Выпускницы Ягеллонского университета», «Ягеллонский университет принимает девиц на три новых направления», «Университет Кракова ожидает студентов». Я гляжу на фотографии и твержу себе, что ничем не хуже. Я поступлю в университет, окончу его с отличием и сама построю свою судьбу.
Думаю, это будет факультет истории или естественных наук. В общем, такое дело, чтобы потом можно было путешествовать по всему миру с экспедициями: обнаружить никому не известный вид бабочек; отыскать затерянный город, как недавно нашли Трою; знакомиться с людьми с бесконечным запасом историй о приключениях. И, может быть, даже встретить отважного охотника на тигров.
Как бы то ни было, если я провалю экзамены (об этом даже думать не хочется), домой я не вернусь. Без отца дом детства стал мне чужим, по его комнатам и залам ходит незнакомая женщина, по ошибке зовущая себя моей матерью. Она так беззащитно улыбается, растягивает полные красные губы, шепчет слова оправдания.
Впрочем, ее раскаяния хватает ненадолго. Тогда она начинает кричать, пускает в дело всю мощь своего золотого горла и весь свой артистизм. И в одно мгновение волшебство сцены превращает ее в жертвенную голубку, а меня – в неблагодарное чудовище, которое упивается ее слезами.
Каково это – быть профессиональной истеричкой?
Неделю назад я получила письмо от своей двоюродной тетки Целестины. Она живет в Кракове с мужем и маленьким сыном и тоже не в восторге от поступка моей матери. Тетя Цеся согласна выделить мне комнатку, если я буду помогать по хозяйству и не стану слишком уж позорить ее перед соседями.
Но есть проблема: мне никак не удается заниматься в спальне. Меня воротит от этого места, его вечной полупустоты и незавершенности, но каждый вечер я возвращаюсь, ныряю под одеяло, вжимаюсь в матрас и стараюсь уснуть как можно скорее. Иногда мне это удается. Иногда нет.
Когда я закрываю глаза, дортуар исчезает. И я тоже как бы исчезаю. Шевелиться нельзя – это правило: любой звук нарушит эту магию не-существования, и тогда сон улетит, а я останусь в чистилище. Так что спальня для меня является чем-то вроде двери между сегодня и завтра, не более того.
Библиотека, к сожалению, тоже не лучшее место для занятий. Я появляюсь там, чтобы сдать или получить книги, а после пускаюсь на поиски убежища. Каждый раз нового, чтобы никто не приписал мне новую привычку. Привычки наводят на след, это знает любой охотник.
Сегодня мне везет. Я натыкаюсь на пустую классную комнату с распахнутыми в осенний день окнами. Как и всюду на третьем этаже, здесь свежо, почти холодно, в противовес спальням, в которых странным образом копится весь жар старого особняка.
Клены за окном пылают, а остальной мир меркнет, будто подернутый тонким слоем золы. Листья с едва различимым шепотом опускаются на землю, укрывая на зиму мелких многоногих тварей и собственных павших собратьев. Соблазн устроиться за столом у окна и дышать этим тревожным осенним воздухом велик, но я умею взять себя в руки.
В классной комнате царит безупречный порядок. На грифельной доске не видно ни единого развода, кусочки мела лежат по размеру, в корзинке для мусора пусто. Сразу ясно, что это класс пани Ковальской. Она просто чокнутая во всем, что касается порядка.
Располагаюсь за партой у входа в класс. Самое глупое, что можно было сделать, – это загнать себя в угол, а крайняя парта оставляет пространство для маневра. Я еще не уверена, собираются ли они избить меня или просто вывернут душу наизнанку, как колыбель для кошки. Как бы то ни было, я не собиралась сдаваться и возвращаться к ним. Не после того, что случилось.
Я быстро просматриваю свои конспекты и карандашные пометки на полях книги. Нужно написать сочинение по литературе. План уже сияет отточенными гранями у меня в голове, я чувствую, как рождаются уверенные, сильные строки. Металлическое острие пера касается гладкого полотна бумаги, и вот летят буквы с сильным наклоном вправо, будто торопятся добраться до края страницы.