Писарь

До рождественскихъ праздниковъ былъ еще цлый мсяцъ, а ужъ отставной канцелярскій служитель Акинфій Ермолаевичъ Колотовъ прилпилъ къ стеклу своего окна слдующее объявленіе, написанное каллиграфическимъ почеркомъ: «здсь пишутъ прошенія о помощи». Это было въ нижнемъ этаж стараго двухъэтажнаго, совсмъ вросшаго въ землю деревяннаго домишки, находящагося въ одной изъ дальнихъ улицъ Петербургской стороны, гд проживалъ Колотовъ, и кліенты тотчасъ-же начали являться къ Колотову. Это были по большей части женщины, очень плохо одтыя, съ головами, закутанными въ срые суконные платки,

съ подвязанными зубами, пахнувшія жаренымъ цикоріемъ, махоркой, виннымъ перегаромъ. Колотовъ, лысый старикъ съ краснымъ носомъ, въ серебряныхъ круглыхъ очкахъ и съ сдой бородкой, облеченный въ валенки и засаленное рыжее пальто, у котораго пуговицы были только на одной сторон, да и то не вс, принималъ своихъ кліентовъ и уговаривался съ ними. Колотовъ жилъ съ женой-старухой Дарьей Вавиловной, безграмотной женщиной, и получалъ такую ничтожную пенсію, на которую нельзя прокормиться и одному. Для пополненія средствъ Колотовы снимали квартиру изъ трехъ комнатъ, сами жили въ одной и остальныя сдавали углами, при чемъ двое жильцовъ жили даже въ кухн. Кром того, Колотовъ выводилъ канареекъ, обучалъ ихъ пть подъ органчикъ и продавалъ, а весной ловилъ западней и сткой, тоже для продажи, чижей, синицъ, пночекъ и соловьевъ, отправляясь для ловли на Крестовскій, на Пороховые, на кладбища, а также приготовлялъ искусственныхъ мухъ для рыбной ловли и длалъ крючковые переметы. Третьей его заработкой было писаніе прошеній въ благотворительный общества и къ благодтелямъ, но эта заработка доставалась ему только два раза въ годъ, передъ праздниками Рождества и Пасхи.

Канареекъ и другихъ птицъ у него всегда было много, и если не считать кровати Дарьи Вавиловны съ пяткомъ подушекъ и взбитой периной, покрытой одяломъ изъ разноцвтныхъ шелковыхъ треугольничковъ да клеенчатаго дивана, на которомъ спалъ Колотовъ, и маленькаго посуднаго шкафа, то садками и птичьими клтками была занята вся комната, занимаемая супругами. Клтки висли также надъ окнами, съ потолка надъ столомъ, помщавшимся посреди комнаты, и даже надъ диваномъ. Старикъ каждое утро чистилъ птички клтки, засыпалъ птицамъ кормъ, перемнялъ воду.

Вотъ и сейчасъ застала Колотова за этимъ занятіемъ его кліентка, среднихъ лтъ женщина, въ срой нанковой кацавейк и красномъ клтчатомъ платк на голов, беременная въ послднихъ мсяцахъ. Ее пропустила въ комнату изъ кухни Дарья Вавиловна и крикнула мужу:

— Ермолаичъ! Къ теб.

Женщина перекрестилась на икону и спросила Колотова:

— Вы прошенія пишете?

— Я. Только отерла-ли ты, мать моя, ноги въ кухн? — въ свою очередь задалъ ей вопросъ Колотовъ.

— Отерла. Хозяюшка ужъ заставила меня. Такъ вотъ насчетъ прошеній-то?

— Пятнадцать копекъ съ моей бумагой. И конвертъ дамъ, если нужно.

— Это, то-есть, какъ-же?.. За каждое прошеніе по пятнадцати?

— Само собой, не за десятокъ.

— Дорого, милый. На Пасху мы платили ходящему по семи копекъ. Ходящій тутъ такой былъ. Изъ военныхъ онъ, что-ли.

— Ну, такъ пусть ходящій и пишетъ.

— Да померъ онъ, говорятъ, въ больниц померъ. Нельзя-ли подешевле?

— А теб сколько надо прошеній-то?..

— Во вс мста писать надо, куда передъ праздникомъ пишутъ, да вотъ денегъ-то у меня, милый, не завалило.

— За десятокъ рубль можно взять. И то ужъ дешево. Пишу на хорошей бумаг, пишу жалостно.

— Да

ужъ, пожалуйста, пожалостне…

— Довольна останешься. Я могу такъ, что до слезъ, — сказалъ Колотовъ. — Конечно, какія-либо общества на это вниманія не обращаютъ, а если купцу какому, купчих или генеральш — любятъ.

— Ну, купцовъ-то у меня съ генеральшами нтъ, а ты ужъ въ общества-то пожалостне.

Женщина поклонилась.

— За десятокъ рубль, поштучно пятіалтынный, — стоялъ на своемъ Колотовъ.

— А за полтинникъ сколько напишешь, миленькій? Заработокъ у насъ маленькій, хожу поденно по стиркамъ. Больше полтины въ день не даютъ. Да и уходить-то трудно. Вдь квартиру держу.

— За полтину четыре прошенія напишу, изволь, но ужъ больше никакихъ разговоровъ. Ты разочти то, что я безъ вина пишу. Ты по семи-то копекъ на Пасху платила, такъ вдь, поди, писарю вина ставила?

— Ставили, ставили, это точно. Мы тогда въ компаніи писали. Пять человкъ насъ было, ну, и сороковочку ему сообща.

— Такъ согласна четыре прошенія за полтинникъ?

— Да ужъ пиши. Что съ тобой длать!

Колотовъ слъ за столъ, вынулъ изъ стола тетрадку бумаги, транспарантъ, перо, открылъ крышку у баночки чернилъ, взглянулъ сквозь очки на женщину и повелительно сказалъ ей:

— Ну?!

Та недоумвала. Колотовъ стукнулъ ладонью по столу.

— Деньги выкладывай! — крикнулъ онъ. — Безъ денегъ писать не стану.

— Ахъ, насчетъ денегъ-то? Сейчасъ, сейчасъ…

Женщина достала изъ кармана платокъ, развязала на немъ узелокъ, вынула оттуда деньги и положила на столъ.

— Двухъ копечекъ тутъ не хватаетъ до полтинника-то, — сказала она.

— Вотъ жила-то московская — покачалъ головой Колотовъ и спросилъ:- Ну, куда-же писать прошенія?

— Прежде всего о дармовыхъ дровахъ.

— Знаю… Гласному городской думы Завитухину. Прошеній ужь штукъ тридцать ему написалъ отъ разнаго бабьяго сословія.

— Да, да… По полусаженкамъ выдаетъ и нон дрова такія хорошія… У насъ на двор получали ужъ. Я видла.

— Еще куда?

— А въ приходское попечительство. Тамъ къ празднику тоже можно. Хоть по полтора рубля, а все-таки выдаютъ. Мало, но даютъ на сиротство.

— Мало! Двнадцать копекъ мн заплатишь — полтора рубля получишь. Все-таки рубль и тридцать восемь будешь въ барышахъ. И туда писали. Знаю. Потомъ въ человколюбивое общество, что-ли?

— Вотъ, вотъ. Пожалуйста, голубчикъ.

— Ладно. Напишемъ. Это три. А четвертое-то прошеніе куда?

— А четвертое городской голов можно. Тамъ на сапоги даютъ, на калоши, ино и за квартиру платятъ.

— Знаю. Что ты ученому-то говоришь! Порядокъ извстный. Писали сто разъ. Голова передастъ въ комиссію по благотворительности, а оттуда черезъ члена ршеніе. Напишемъ.

Женщина переминалась.

— Можно-бы и еще въ два-три мста, да вотъ денегъ-то у меня нтъ, — сказала она.

— На нтъ и суда нтъ. А будутъ деньги, такъ приходи, напишемъ. Я вс мста знаю, гд жаренымъ пахнетъ, — отвчалъ Колотовъ и началъ писать.

Перо Колотова выводило заголовокъ къ прошенію о дровахъ:

«Его превосходительству господину члену коммиссіи по раздач дровъ бднымъ Василію Кондратьевичу Завитухину прошеніе».