Писарев
Шрифт:
Но, подчеркивая, что машины при капитализме не освобождают ручной труд рабочих, а только «закабаляют их в безвыходное рабство», Писарев в то же время проводит мысль, что высшей формой ассоциации является промышленная, потому что в ней дает о себе знать не только первое практическое проявление «разумной организации труда», но и начало осуществления «добровольной ассоциации между работниками». В ней заключены, по его мнению, «верные средства для развития производительности труда», а поэтому именно мастерская, основанная по принципу добровольной ассоциации, «может и должна обновить человечество» в будущем (22, стр. 14). Писарев считал, что только мощная индустрия может создать возможности для подобных объединений и этим обеспечить прогресс. Поэтому страны, «где мануфактурная промышленность доведена до высокой степени совершенства… — говорит он, — можно назвать счастливыми» по сравнению со странами «исключительного земледелия». К последним он относил Турцию и Россию, где низкому уровню развития хозяйства вполне соответствовал нищенский уровень «материального довольства» занятых в нем работников.
Но, отстаивая «индустриализм» и критикуя страны, где земледелие составляет «единственный промысел», Писарев в то же время не отрицал и большой роли земледелия, но не «запущенного и заброшенного», а основанного на данных агрономической науки, т. е. «рационального земледелия».
Лучший вариант экономики общества Писарев видел в органическом совмещении высоко развитой индустрии и возрожденного наукой земледелия. «Земледелие и мануфактурная промышленность, взаимно поддерживающие друг друга, составляют естественные и необходимые занятия народа, стремящегося к благоденствию. Все, что отвлекает народ от этих производительных занятий, — говорил он, — все, что нарушает необходимое равновесие между земледелием и мануфактурами, составляет ошибку
В ходе разработки «теории индустриализма» Писарев, как это видно, ставит ряд важных социально-экономических вопросов. Патриотические устремления, беспокойство за судьбу своей страны, прозорливое определение перспективы индустриального развития России, понимание не только положительной, но и отрицательной стороны технического прогресса при капитализме, раскрытие его как фактора, обнажающего классовые противоречия и усугубляющего процесс дифференциации, делают честь Писареву как общественному деятелю и публицисту.
Однако в «теории индустриализма» есть и негативная сторона. В ней заметны черты писаревского просветительства и антропологизма. Например, подход Писарева к определяющей роли производственных ассоциаций был односторонним, он видел в этих ассоциациях просто объединение сил в борьбе с природой.
Страстно отстаивая идею необходимости для России «промышленного обновления», Писарев в то же время ошибочно считал, что под влиянием трудового энтузиазма классовые различия будто бы могут стираться и противоречия между классами сглаживаться. Он признает в некоторых статьях возможность сотрудничества между классами на основе дележа прибылей. Так, по его мнению, может происходить, «когда огромный барыш купца разделяется между производителями так, что каждый из них получает небольшой излишек. Этот излишек тратится непременно или на то, что необходимо для личного потребления, или на улучшение орудий производства» (8, стр. 577).
Далее он утверждает, что «дружное соединение человеческих сил» в ходе трудовой деятельности не только «возвысит общее благосостояние производителей и потребителей, но и поднимет их „нравственное состояние“». Подчеркивая преобразующую силу науки, Писарев полагал, что активное внедрение положительных знаний может рабочих сделать «мыслящими работниками», а капиталистов из практических вымогателей превратить в «мыслящих руководителей» производства. В названных фактах проявился, с одной стороны, результат противоречивых посылок социологии Писарева, а с другой — влияние позитивистской теории о возможной «гармонии» интересов капиталиста и рабочего. Все это сделало критику капитализма Писаревым непоследовательной. Но Писарев не был буржуазным идеологом. Промышленно развитое капиталистическое общество не являлось для него тем общественным идеалом, к которому стремилось прогрессивное человечество, он рассматривал его всего лишь как обязательное промежуточное звено, как необходимую общественную ступень, создающую базу для перехода к строю, основанному на «общечеловеческой солидарности». Писарев выступал за индустриализацию и был виднейшим представителем радикальной мысли России, которая «логикой действительности шестидесятых годов толкалась в сторону социализма» (47, стр. 156–157). В решении проблемы «индустриализма» Писарев был вполне оригинален.
VIII. Мыслящие реалисты
Весьма своеобразным является решение Писаревым вопроса о «мыслящих реалистах» — носителях идеи реализма. Он называл реалистами тех, кто на основании критической оценки действительности умеет выработать по-настоящему трезвый взгляд на жизнь и понять «ту неразрывную связь, которая существует между судьбою каждой отдельной личности и общим уровнем человеческого благосостояния». Конечную цель, или «основную задачу», реалистов Писарев видел в последовательном стремлении к социализму. Очередные же задачи, подчиненные в то же время «высшей руководящей идее», он определял как повседневный, будничный труд во имя того, чтобы «накормить и обеспечить всех нуждающихся». Реалист, по Писареву, это тот, кто посвящает себя общеполезному труду во имя торжества «общечеловеческих целей» и, придерживаясь принципа пользы «для себя и для других», умеет основную задачу приспособить к «самому мелкому практическому применению», т. е. реалист, руководствуясь «великой идеей», должен уметь не только вывести из нее «все ее практические последствия», а и осуществить их в «необходимой постепенности, которая естественно вытекает из их сравнительной важности». Отличительной особенностью реалистов Писарев считал то, что они стоят «выше обыкновенных людей своей сознательностью» и могут не только сами дорасти до разумного понимания общественной пользы, но и приобщить к реализму широкие круги. Ум и чувство реалистов не искажены, как утверждает Писарев, «хронической враждой против других людей», с которыми они связаны единством интересов. В основе их морали — принцип «разумного эгоизма», совмещающий в себе уважение их к своей личности и «самую широкую любовь к человечеству». В результате этого понимание ими личной пользы и последовательного стремления к ней не противоречит общественным интересам. Реалисты, или «новые люди», устраивают свою жизнь так, что «их личные интересы ни в чем не противоречат действительным интересам общества», и стараются вообще свою жизнь построить так, чтобы «личное благосостояние не было устроено в ущерб естественным интересам большинства» (16, стр. 81). Характеризуя реалистов, Писарев подчеркивал, что им обрисованы только их «самые общие контуры». В жизни же они выступают в самом разном облике, зависящем от особенностей характеров, индивидуальных черт, привычек, темперамента и т. д.
Как уже было сказано, первое воплощение черт «мыслящих реалистов» Писарев увидел в тургеневском Базарове. Но основой для их более детальной характеристики стало другое произведение. В 1865 г. появляется в печати роман Чернышевского «Что делать?», который Писаревым был встречен с восторгом. В посвященной ему статье «Новый тип» («Мыслящий пролетариат») он оценил роман как произведение в «высшей степени» оригинальное, раскрывающее в художественной форме проблему социального переустройства. Направление романа полностью гармонировало с реалистической программой Писарева. Ему импонировало то, что Чернышевский к настоящему России относится отрицательно, а все его мечты устремлены в будущее, хотя в романе и не было непосредственного призыва к революции. Писареву особенно понравилось то, что автор не только дает общие контуры будущего общества, но и предлагает конкретную программу общеполезной трудовой деятельности, которая на данном историческом этапе «заключает в себе все другие задачи». Писарев считал, что роман «Что делать?» дает наиболее верную и вполне осуществимую программу деятельности. Он полагал, что это произведение Чернышевского созвучно его собственным идеям. И возможно, прав был Павленков, когда высказал мысль о том, что роман «Что делать?» имел непосредственное отношение к Писареву, которого Чернышевский очень уважал. «Лучше всего это проявилось в том, — говорил Павленков, — что на вопрос Писарева „Что делать?“, которым он закончил свою статью „Базаров“, Чернышевский отвечал… целым романом».
Герои Чернышевского представляли собой благодатный материал, который Писарев широко использует в своей концепции «мыслящих реалистов». По его словам, если у Тургенева не хватало сведений для более широкого раскрытия образа Базарова, то у Чернышевского «новый тип вырос и выяснился до той определенности и красоты, до которой он возвышается в великолепных фигурах Лопухова, Кирсанова и Рахметова» (22, стр. 12). В романе Чернышевского выведены и обыкновенные труженики, занимающиеся общеполезным трудом, и будущий вождь, который выполнит свою миссию в период «политического обновления», которое должно прийти на смену томительному «историческому антракту». Писарев подчеркивал, что такие люди, как Рахметов, возвышающиеся над общим уровнем и видящие «всегда одинаково ясно» перспективу и препятствия на пути осуществления своих идей, «необходимы и незаменимы». Это люди-вожди, люди-гиганты, которые в революционную эпоху развертывают «всю сумму своих колоссальных сил; они несут вперед знамя своей эпохи, и уже, конечно, никто не может поднять это знамя так высоко и нести его так долго и так мужественно, так смело и так неутомимо, как те люди, для которых девиз этого знамени давно заменил собою и родных, и друзей, и все личные привязанности, и все личные радости человеческой жизни. В эти минуты Рахметовы выпрямляются во весь рост, и этот колоссальный рост как раз соответствует величию событий» (22, стр. 47).
Как Писарев решал вопрос об источниках рекрутирования «мыслящих реалистов»? Он считал необходимым вначале создать хотя бы небольшой круг реалистов из числа образованных и прогрессивно настроенных представителей «достаточных классов», а затем уже постепенно расширять этот круг и «вербовать агентов найденного разумного учения» за счет «низших классов», которые, испытав на себе все тяготы жизни, активно откликнутся на новые идеи. Доведенные в свою очередь по сознательности до уровня мыслящих реалистов, они должны вести за собою всю остальную массу, создавая таким образом ряды «мыслящего пролетариата». Приближение масс к уровню реалистов представлялось Писареву сложным и длительным процессом и рассматривалось как дело будущего. А пока, по его мнению, реалист должен не тратить свою энергию на бесплодные проповеди, а думать о том, как приобщить к реализму тех, кто уже способен воспринять его идеи. Другими словами, «надо увеличить число мыслящих людей в тех классах общества, которые называются образованными. В этом вся задача, — говорил он. — В этом альфа и омега общественного прогресса. Если вы хотите образовать народ, возвышайте уровень образования в цивилизованном обществе» (16, стр. 130). И далее: «Оживить народный труд, дать ему здоровое и разумное направление, внести в него необходимое разнообразие, увеличить его производительность применением дознанных научных истин — все это дело образованных и достаточных классов общества, и никто, кроме этих классов, не может ни взяться за это дело, ни привести его в исполнение» (16, стр. 131). Это была ставка на интеллигенцию. Массы же временно отводились на второй план в силу их неразвитости и политической незрелости. Разумеется, расчет на солидарность мыслящих представителей интеллигенции вообще, без учета того, интересы каких классов отстаивает та или иная часть интеллигенции, был принципиально неверен. Представления Писарева о роли интеллигенции явно связаны с его идеалистическим пониманием роли идей в общественном развитии. В то же время Писарев не игнорировал роли народных масс. В народе он видел громадную силу, «живое море», «лучшую, значительнейшую и необходимейшую часть всякого человеческого общества» и последовательно проводил мысль о том, что рано или поздно «великий гласнарода» оказывается все-таки решающим. Именно массы, по Писареву, определяют «своим громко произнесенным приговором течение исторических событий» (12, стр. 522). Писарев считал, что личность, какими бы достоинствами она ни обладала, какое бы высокое положение в обществе она ни занимала, может только положительно или отрицательно влиять на «общее течение событий» (12, стр. 500), но «ни на одно мгновение» не может изменить или приостановить действия «великих законов», ибо сама находится постоянно в окружении разных обстоятельств, не зависящих от ее воли. Любая великая личность, противопоставившая себя объективной закономерности истории, обязательно понесет, по утверждению Писарева, «неизбежное историческое возмездие». «…Отдельная личность, — продолжает он свою мысль, — какими бы громадными силами она ни была одарена, может сделать какое-нибудь прочное дело только тогда, когда она действует заодно с великими общими причинами, то есть с характером, образом мыслей и насущными потребностями данной нации. Когда она действует наперекор этим общим причинам, то ее дело погибает вместе с нею или даже при ее жизни. Когда же она в своей деятельности сообразуется с духом времени и народа, тогда она делает только то, что сделалось бы непременно и помимо ее воли, что настоятельно требуется обстоятельствами минуты и что… было бы в свое время выполнено так же удовлетворительно какою-нибудь другой личностью, сформировавшейся при тех же влияниях и воодушевленной теми же стремлениями» (12, стр. 322). То, как Писарев решал вопрос о роли личности в истории, показывает, что он не делал ставку исключительно на «мыслящих реалистов», не считал их способными только своими силами перестроить Россию в социально-экономическом отношении. По его мнению, они могут лишь сначала организовать всестороннюю подготовку масс к будущей борьбе, а затем возглавить ее. Ярким подтверждением этой мысли является развитая Писаревым концепция вождей. Создавая ее, Писарев обращается к опыту эпохи 60-х годов, а также рассматривает предшествующие страницы истории России, когда из рядов народа выдвинулись хотя и недостаточно зрелые, но преданные борцы за свободу. О том, что, создавая образ вождя, Писарев использовал исторические сведения о вождях крестьянских восстаний, свидетельствует его высказывание в статье «Генрих Гейне». Он говорит о «титанах любви», обладающих всеми достоинствами и недостатками крестьянских вождей. «Эти люди, — говорит он, — живут и действуют в самом бешеном водовороте человеческих страстей. Они стоят во главе всех великих народных движений, религиозных и социальных. Несмотря ни на какие зловещие уроки прошедшего, несмотря на кровавые поражения и мучительную расплату, люди такого закала из века в век благословляют своих ближних бороться, страдать и умирать за право жить на белом свете, сохраняя в полной неприкосновенности святыню собственного убеждения и величие человеческого достоинства. Гальванизируя и увлекая массу, титан идет впереди всех и с вдохновенною улыбкою на устах первый кладет голову за то великое дело, которое до сих пор еще не выиграло человечество. Титаны этого разбора почти никогда не опираются ни на обширные фактические знания, ни на ясность и твердость логического мышления, ни на житейскую опытность и сообразительность. Их сила заключается только в их необыкновенной чуткости ко всем человеческим страданиям и в слепой стремительности их страстного порыва» (8, стр. 270–271). Восхищаясь мужеством вождей подобного типа, Писарев в то же время противопоставляет им вождей в его понимании. Это «необыкновенные люди», беззаветно преданные народному движению и в то же время освобожденные от стихийности, разумно подходящие к делу. К ним, по его убеждению, должны относиться самые опытные, умные и честные представители общества, «представители разума и правды». Писарев подчеркивал, что «необыкновенные люди» выделяются из общей массы прежде всего своей сознательностью, умением на основании анализа исторической обстановки предугадать направление событий и предвидеть их исход, т. е. уметь додумываться до таких истин, которые еще остаются неизвестными их современникам.
Их основное назначение Писарев видит в том, чтобы, с одной стороны, «добывать новые истины, доводить их до всеобщего сведения, защищать их против старых заблуждений и убеждать людей в необходимости перестраивать жизнь сообразно с новыми истинами», а с другой — разъяснять по возможности «партиям, держащимся одряхлевших общественно-экономических устоев», особенность настоящего положения дел и, доказав необходимость с их стороны «обширных и добровольных уступок тому течению идей, которое называется духом времени», указывать им пути к наиболее мирному выходу из их затруднительного положения (12, стр. 318). Разумеется, рассуждения Писарева о возможности смягчить общественный конфликт при помощи уговоров и апелляций к разуму противников прогресса наивны. Но Писарев отнюдь не считает, что «необыкновенные люди» должны быть принципиальными противниками всякого насилия. По его мнению, подлинные вожди, стремясь избежать бессмысленных жертв и по возможности свести кровопролитие к минимуму, в то же время прибегают к насилию в исключительных случаях, когда оно является совершенно необходимым, т. е. когда дело идет о существенной перемене, разумность и необходимость которой уже «осознается значительной частью заинтересованной нации», но встречает сопротивление со стороны незначительного меньшинства. И когда противоречия противостоящих сторон настолько обостряются, что конфликт становится неминуемым, «необыкновенные люди», предвидя неизбежность острого столкновения, должны менять роль «благоразумных советников» на роль руководителей, «воинов и полководцев». «Они становятся решительно на ту сторону, стремления которой совпадают с истинными выгодами данной нации и всего человечества, они группируют вокруг себя своих единомышленников, они организуют, дисциплинируют и воодушевляют своих будущих сподвижников и затем, смотря по обстоятельствам, выжидают нападения противников или наносят сами первый удар. Когда борьба начата, все внимание необыкновенных людей устремляется на то, чтобы как можно скорее покончить кровопролитие, но, разумеется, покончить так, чтобы вопрос, породивший борьбу, оказался действительно решенным и чтобы условия примирения не заключали в себе двусмысленных комбинаций и уродливых компромиссов, способных при первом удобном случае произвести новое кровопролитие» (12, стр. 318). С выдающимися политическими деятелями из «мыслящих реалистов», или «необыкновенными людьми», Писарев связывал самые сокровенные мечты о будущем. И поскольку такие люди, разливающие вокруг себя «светлые идеи», уже появляются в России, то «светлое будущее, — заключал он, — совсем не так неизмеримо далеко от нас, как мы привыкли думать».