Писатель и Шуб-Ниггурат

Эта леденящая душу история произошла с одним моим знакомым, тоже, кстати, писателем. Не таким известным, не столь печатаемым, но тем не менее. Сей молодой человек тридцати лет писал немного, особенно в последние годы, а предпочтение отдавал готическим рассказам невеликой длины в подавляющем большинстве своем стилизованным под опусы Говарда Филипса Лавкрафта; кто не знает, был такой американский писатель, тоже безвестный и так же плохо печатавшийся при жизни, как и мой знакомый. Оба они издавались во второразрядных журналах и газетах, публиковавших разные бредни о пришельцах, гуманоидах, вампирах, нетопырях, олигархах и прочей мифической нечисти. Одинаково скверно обеим платили гонорары – одному, правда, в долларах, другому, моему знакомому, в рублях, но зато примерно равные суммы в соответствующей валюте. По этой причине оба были одиноки,

И вот, с этого и начинается сама история, которую я хочу поведать миру, несколько дней назад мой знакомый написал очередной опус, – в четыре машинописные страницы – с леденящим душу названием «Проклятие Шуб-Ниггурат». Для непосвященных в таинства Лавкрафтианской мифологии, думается, куда более леденяща первая часть названия, поскольку вторая не говорит ровным счетом ничего. А вот истовым же поклонникам Говарда Филипса много жутче вторая. Поэтому первой категории сразу поясню, хотя краткими пояснениями тут не отделаешься, что это богиня из созданного Лавкрафтом пантеона, отвечавшая, за… как бы попроще… гм, одним словом, за экологию. Вроде страшнее не стало, но потому-то я и сел за рассказ, чтобы… Словом, читайте далее.

Написав этот рассказ, мой знакомый разослал его электронной почтой некоторым своим «электронным знакомым». И стал ожидать их скорой реакции на свое творение.

Уже через пару дней они появились: позвонил один, написал ответ другой, я тоже не остался в стороне. Рассказ моего знакомого приняли не ахти как: да интересно, занимательно, увлекательно, но все же с долей прохладцы – мало кому нравилось его истовое подражание американцу во всем, в том числе, совсем уж непатриотичное помещение своих героев – в созданные фантазией писателя с того берега Атлантики города Аркхэм и Иннсмут.

Прочтя и выслушав рецензии, мой знакомый расстроился. Чувства его растрепались, голова поникла. И в таком состоянии вчера вечером он сел за свою электронно-вычислительную машину, которую именовал, опять же непатриотично, компьютером, дабы еще раз просмотреть последнее творение, хранящееся в ее памяти, и, может быть, внести кое-какие изменения в опус, чтобы немного улучшить первое впечатление.

Тут-то все и началось.

Сперва писатель почувствовал странный запах, а повернув голову, обнаружил на противоположной стене быстро расширяющееся темное пятно, подсвечиваемое изнутри мутным багровым сиянием. Мне сейчас думается, что сначала все же появилось это самое багровое пятно, затем уже начавшее распространять запахи неведомых пространств, но в тот момент моему знакомому было не до причинно-следственных связей. Пятно росло на глазах и буквально через минуту оно походило размерами на дверь; интересно, но писатель в этот момент, в силу специфичности своего готического воображения, подумал, что это гроб. Но из пятна шагнули, появляясь в его комнате, один за другим, сразу двое, так что первоначальная версия моего знакомого тотчас отпала.

Первый появившийся был громаден – мужчина за два метра роста, косая сажень в плечах, непробиваемая бронь мускулов на курчавой груди. Из одежды на нем присутствовала только набедренная повязка: дорогое, расшитое золотыми галунами опоясание, чьи концы с изящной бахромой спускались спереди и сзади почти до пола. Голову покрывала золотая каскетка с длинным козырьком и крылышками, защищавшими уши.

Поигрывая бицепсами обеих рук, мужчина сделал шаг вперед, этим шагом пересекши комнату, и вперил взоры в писателя, напуганного до совершенного онемения. Следом за этим батыром в комнате появился второй посетитель, куда хилее. Разглядеть подробнее нового пришлеца писатель не мог, тот до поры, до времени прятался за мощным торсом батыра. Вытянув вперед волосатую руку, гость гортанно изрек (Вообще, исходя из обилия волос, разросшихся на бронзовом теле вошедшего, особой формы носа и цвета глаз, мой знакомый почему-то решил, что имеет дело с неким представителем народов Кавказа. При этом способ появления «представителя» его нисколько не смутил – писателей-фантастов в силу особенности их профессии трудно чем-либо смутить, – да и намерения прибывших не оставляли сомнений в неблаговидной цели визита.):

– Игорь Щёчкин, – это была констатация факта, но писатель все же нашел в себе силы кивнуть. – По твою душу пришел.

Писатель вздрогнул всем телом. А гость тем временем подошел почти вплотную к моему знакомому и, нагнувшись, внимательно разглядывал строки текста, отображенные на экране монитора. При этом лицо его приобрело столь зловещие черты, что я нисколько не удивился бы, окажись в тот момент мой знакомый в глубоком обмороке – сам на его месте поступил бы также. Но мой знакомый не оказался, а продолжал с ужасом вглядываться в обличье вошедшего, все еще уверенный, что перед ним какой-то жуткий абрек, посланный откуда-нибудь из Панкисского ущелья за головами неверных писателей.

Ткнув пальцем в монитор, «горец» хрипло хмыкнул:

– Вот она, главнейшая из улик. Сама в руки пришла. – и добавил весомо: – Ну все, Игорь Щечкин, сейчас я буду тебя в бараний рог крутить, а ты выкручивайся, как знаешь. И, обернувшись, произнес своему спутнику: – Ниггурат, поди сюда. Это точно он.

Из-за его торса, наконец, показался второй прибывший – то была женщина. От одного ее вида, мой знакомый точно потерял бы дар речи – при других обстоятельствах, коли у него, на тот момент, означенный дар еще имелся бы. Женщина была прекрасна, но ее поистине божественная красота была омрачена припухшими от слез глазами; она и сейчас едва сдерживала их, прижав к носу скомканный кружевной платочек. Ко всему прочему, прибывшая дама была обнажена до пояса, вернее, обнажена полностью, но… тут моя гелевая ручка замедляет бег, противясь всем попыткам описать увиденное. Выше пояса, Ниггурат была обнажена как женщина, а вот ниже, она, она… фу ты пропасть, не хочет писать ручка! Словом, вид имела ну в точности как козлица: ноги ее покрытые черной тонкорунной шерстью, заканчивались раздвоенными копытцами, а позади, писатель смог увидеть это, когда Ниггурат повернулась в профиль, весело болтался вздорный хвостик.

Мужчина отвлек внимание хозяина от созерцания гостьи самым простым способом: тряхнул за ворот. И весомо изрек:

– Я Шуб-Халаш. Надеюсь, это говорит тебе что-нибудь?

Писатель, икнув, осмелился произнести первые слова:

– Вы, значит, брат?

– Я муж Ниггурат. Шуб – это фамилия, – холодно заметил он.

– А… я думал…

– Ты нанес супруге моей несмываемое оскорбление, – продолжил греметь мужчина. – Своей нечестивой писаниной ты исказил прекрасный облик ее, более того, ты посмел утверждать, будто истинное обличье суженой моей именно то, что ты описал в скаженном своем рассказе. Ты осмелился раздать сей грязный пасквиль знакомым своим, которые, по простоте душевной или черствости ея, восприняли писание твое как должное. Ведь людям все равно, во что верить, для их вера – лишь желание побыть в веселой компании себе подобных, а отнюдь не благочестивое созерцание истин. Описанное тобой понравилось прочитавшим, а, значит, запало им в душу. И теперь имя супруги моей навек отождествлено с тем уродливым видом, что ты в бреду выдумал ей. Как тебе, ничтожеству из ничтожеств, вообще посмело придти в голову, что бесподобная, небесноликая Шуб-Ниггурат может быть столь безобразна? В какой подлой книге ты мог прочесть это?

Писатель нерешительно замотал головой, более оттого, что вопрошавший встряхивал его перед каждым вопросом.

– А, если не прочел, – продолжил Шуб-Халаш, – то отчего решился обезобразить ее своей презренной писаниной?

– Но ведь, – писатель попытался вырваться из железной хватки, но ему не удалось даже ослабить ее, – ведь были же прецеденты. Бог Пан, например. Или большинство богов Египта, они, напротив…

– К супруге моей эти непристойные домыслы не имеют ни малейшего отношения. Мы – другие боги. Вот Азатота, вседержителя хаоса, можешь описывать как угодно, ему от этого ничего не станет, ибо он единственный из нас, кто не имеет обличья и никогда не будет его иметь. А мою жену трогать не смей. Не смей даже в мыслях, коли не ведаешь о ней ничего!

– Нет… видите ли, я… видел ее во сне. Всю ту сцену, что описал в рассказе, вот честное слово. Видел женщину с ногами козлицы, которую мужчины, поклонявшиеся ей, именовали Шуб-Ниггурат. Видел, как она благосклонно внимала их молитвам и прошениям – о сути их желаний, пускай и нескромных – я тоже подробно описал. А затем богиня забрала с собой, всех шестерых, в неведомое и еще…

При этих словах женщина явственно побледнела и разом перестала плакать, испуганно вглядываясь в спину своего мужа и повелителя. Но тот, не имея глаз на затылке, не видел перемены и смотрел лишь на своего обидчика.