Писатель-Инспектор: Федор Сологуб и Ф. К. Тетерников

Павлова Маргарита Михайловна

* * *

Хорошо ли я одет, Черезмерно худо ли, Бодро я гляжу на свет, Не теряю удали. Хоть порой душа моя Никнет и печалится, Хоть порой тоска-змея Нестерпимо жалится, Хоть порою под прутом Вьется тело голое, Да придет ко мне потом И пора веселая, Удальство и озорство Будто разгуляются, Не боятся ничего И ни в чем не каются. Долощить ли хоть лозой, Чтобы стал я шелковым? Видно, род мой озорной, Не добиться толка вам. <14 апреля 1880>

* * *

Хотел я быть героем И бабушке сгрубил, Но скоро кухню воем И ревом огласил. За дерзостное слово, Ворвавшееся в речь, Опять меня сурово, Раздевши, стали сечь. У пяток много прыти, Но в сердце скисла прыть, И я ору: — Простите! Не буду я грубить! <3

июля 1880>

* * *

Я шел дорожкой средь могил, Осенний вечер смутен был, Луна сквозь облака светила, И все уж с кладбища ушли. Мне было страшно и уныло. Кресты как будто стерегли. Казалось мне в неверном свете: Кресты качаются все эти, И скоро встанут те, кто там Должны в земной утробе стынуть, Кому лишь только по ночам Дозволено могилу кинуть. И под одеждой, мнилось мне, Холодным пальцем по спине Водил погнавшийся за мною, И вызывал холодный пот, И наполнял меня тоскою Вплоть до кладбищенских ворот. Я за оградой очутился, Холодный ужас с плеч свалился, И жизнь обычная мила, И все снести достанет силы, Чем жизнь трудна и тяжела, И даже розги стали милы. <8 октября 1881>

* * *

Сегодня утро было ясно, Уроки хорошо прошли, А вечерело очень красно, И тучи в небо поползли. И вечер темен. Мама хлещет Нещадно розгами меня, И тело голое трепещет, Но что же вся моя возня, Мольбы, и крики, и рыданья! — Ой! Мама, милая! Ой! ой! Прости! Помилуй! — Наказанье Терпи, голубчик! Не впервой! — Удары медленно считает: — Вот тридцать два! Вот тридцать три! Что, больно, милый? — И стегает. — Без спроса, дурень, не бери! — — Прости! Прости! — Терпи, сыночек! Еще один! Вот тридцать пять! — Ой! ой! — Терпи же, голубочек! Что, будешь сахар воровать? Так вот тебе! Еще! Вот сорок! Да пятками-то не махай! Коль жить не можешь ты без порок, Так вот тебе! — Ой! Ой! Ай! Ай! — Сечет, сечет. — Вот сорок восемь! Еще один! Вот пятьдесят! Ну, а теперь сынка мы спросим: Ты сознаешь, что виноват? — — Ой, мама, виноват! Не буду! Не буду больше никогда! Я этой порки не забуду, Запомню, мама, навсегда! — Так! Задний ум, коль слаб передний, Тебе вколачивает боль! Горяченький, зато последний, Десяток получить изволь! — Еще десяток отсчитала, Потом спросила: — Что, сынок, Довольно? Или еще мало? — — Спасибо, мама, за урок! <19 октября 1882>

* * *

Вот четыре мальчугана Подошли ко мне, смеясь. Вижу их, как из тумана, И смущаясь, и стыдясь. Очень быстро обнажили, И в минуту на полу, Не стесняясь, разложили, — И уж розги здесь в углу. Саша крепко держит руки, Леша ноги захватил. В ожиданьи стыдной муки Я дыханье затаил. Петя слева, Миша справа Стали с розгами в руках. Начинается расправа, Болью гонит стыд и страх. Мне стерпеть не удается, И сквозь резкий свист ветвей Крик и рев мой раздается Громче все и все звончей. Нестерпима эта кара, Но приходится сносить, От удара до удара О прощении молить. Розги трепаные бросят, — Полминуты лишь вздохну, И уж новые заносят. И опять молить начну. Но суровый Бальзаминов [1046] Не прощает ни за что. Все мольбы мои отринув, Отсчитал мне ровно сто. <20 марта 1883>

1046

Бальзаминов —см. о нем на с. 81 наст. изд. (в файле — глава вторая «Портрет декадента в юности и молодые годы» раздел 3, цитата «/начало/…Розенберг Александр Петрович… /и далее по тексту/…Бальзаминов Александр Николаевич…» — прим. верст.).

* * *

ДНЕВНИК Дневник содержит школьный мой Страницы строгих предписаний, И дальше поместился строй Моих проступков и взысканий. Сперва директорский наказ, Потом идут десятки правил. Инспектор строгость их не раз Меня почувствовать заставил. Есть правило, что босиком Я быть обязан на уроке, И как справляться мне с трудом, Все точно вычислены сроки. А дальше ряд страниц идет, Где в выраженьях непреклонных Точнейший вносится учет Моих деяний беззаконных. Графа налево уж страшна. В ней истолчен я, словно в ступке. Вина там каждая видна, И надпись у нее: «Проступки». Четыре главные вины: Шалил, дерзил, был непокорен, Ленился, — все они видны. Дневник мой ими изузорен. Я уронил случайно стул, На классной губке есть прореха, По классу вдруг пронесся гул От детского живого смеха, Иль кляксу посадил в журнал Или на книжную страницу. Иль пальцем по стеклу стучал, Иль с шумом уронил таблицу, Иль мелу в классе накрошил, В руке почувствовав усталость, — Инспектор все определил Одним именованьем: шалость. Скажи-ка я: — Не виноват! Нельзя ни шелохнуться детям! — Ответит он: — Всегда шумят, А ты дерзишь, так и отметим. Давай живее свой дневник. Сейчас же будет и награда, А ты, дежурный ученик, Неси живее

то, что надо. — Когда инспекторский приказ Хотя на йоту мной нарушен, Или замедлен, хоть на час, В дневник он пишет: непослушен. Коль из тетрадей хоть одну Не просмотрел я, хоть трудился Над ними ночь, — мою вину В дневник запишет он: ленился. Все видит он, за всем следит. Посмотрит каждую тетрадку. Усерден он и домовит, И очень предан он порядку. Графа вторая широка И вызывает содроганье. Над нею надпись жестока, Одно лишь слово: «Наказанье». Ее глазами пробегать Мне вовсе не бывает лестно. Пришлося часто мне читать Там надпись грозную: телесно. Столбец цифирью запестрел, И надпись: уд., читай: удары. В них отмечается предел Грозящей мне телесной кары. Но в «Наказаньях» есть слова Слабей: «на голые колени Стань в классе; час», порою «два», Иль «в зале стой на перемене». Порою запись: «10 плюх», Или такая: «6 пощечин». Хоть розги крепче оплеух, Доволен все же я не очень. Таков-то школьный мой дневник. Учитель я, а в самом деле Я — босоногий ученик, Без кар почти что ни недели. 3 апреля 1883

* * *

Вот большая перемена Осенью или зимой. Каждый день все та же сцена, Двор училищный — арена, Где звучат и крик, и вой. Все зеленые листочки С веток сорваны. — Ложись! — И по телу, точно строчки, Красны полосы и точки Жгучей сеткою сплелись. На земле лежу я голый, Крепко связанный. Беда! В муке горькой и тяжелой Я ору пред всею школой: — Ой! Не буду никогда! — Средь мальчишек смех и шутки, Но, кровинки увидав, Прекратили прибаутки. Ах, для каждого так жутки Эти полчаса расправ! Всяк теперь припоминает, Не было ли с ним чего, И с тоской соображает: «Не меня ли ожидает Та же порка, как его?» Наказали, — Убирайся! Ну, Корнилов, твой черед! Поскорее раздевайся, На земле располагайся! — И Корнилов уж ревет. Каждый день нагие ветки Хлещут голые тела. Посмеются звонко детки, Пожалеют напоследки И поплачут иногда. <19 апреля 1883>

* * *

Две дамы ехали в коляске, Я мимо с мальчиками шел. Здесь ожидать плохой развязки Не догадался б и осел. Да вот беда, — не снял я шапки. Не видел, что из дам одна, Хоть и сидит порою в лавке, Но Розенбергова [1047] жена. Вот вечером приказ явиться К инспектору я получил. Он начал на меня сердиться, И долго он меня бранил. — Ну что ты нос-то задираешь! Какая дерзость! срам какой! Вот погоди, ужо узнаешь, Мальчишка, озорник босой! Зазнался! Думаешь, — учитель, Так очень важен и хорош! Он — наш почтенный попечитель! Его жену не ставишь в грош? Что? не заметил? Дуралея, Негодный, корчить погоди! Иван! возьми его! Живее С ним к Розенбергу в дом иди! Пред Розенбергом стоя, красный, Босой, взволнован и смущен. Все объяснил я, но напрасно, — Не захотел мне верить он. Я у него просил прощенья Смиренно, долго, он отверг Мои все слезы и моленья, Спесивый, злобный Розенберг, И молвил: — Кончить не пора ли? Иди-ка в кухню. Там, в саду, Тебе уж розог наломали. Себе накликал ты беду. — Приказ он отдал: — Босошлепу, Чтоб нос не задирал вперед, Разрисовать покрепче……, Погорячее, в переплет. И, разогретый очень знойно, Урок я слушал: — Не зевай! Вперед веди себя пристойно, Да кланяться не забывай! 24 июня 1883

1047

Розенберг —см. о нем на с. 79–81 наст. изд. (в файле — глава вторая «Портрет декадента в юности и молодые годы» раздел 3, цитата «/начало/ Розенберг Александр Петрович…» — прим. верст.).

* * *

Уж скоро осень будет прелой, Повиснет яблок наливной, А на березе пожелтелой Все гибки ветки, как весной. Осенней ночью я, как прежде, В чужой залезу сад опять С двумя мальчишками, в надежде, Там сладких яблоков нарвать. А если попадусь, березы Стоят недаром у плетня: Услышу снова брань, угрозы, И тут же высекут меня. Но в сердце жажда приключений Так необузданно сильна, Что и мучения сечений Не испугается она. Притом же этою ценою Дешевле яблоки достать, Чем с тощею моей мошною Их на базаре покупать. Провал бывает не всегдашний, И, значит, не всегда секут, А взятое в ночи вчерашней Сегодня не отнимет прут. <30 июля 1883>

* * *

Вчера меня в чужом саду За кражу яблок розгами пороли, А ныне красть опять пойду. Коли поймают, — что ж бояться боли! На пять удачливых ночей Одна порой достанется мне порка, Зато в подполице моей Плодов румяных вырастает горка. Учитель я, но мал почет, — В училище хожу я босоногий, И мама розгами сечет, Сечет и в школе наш инспектор строгий. От розог мне не убежать, — За яблоки приму охотно муку, И весело мне изучать Полночных краж опасную науку. <20 августа 1883>