Писательница для оборотня
Шрифт:
Закончив, я подсунула под голову Макса подушку, полюбовалась его задницей в зелёный горошек и накрыв покрывалом, вышла из комнаты. Мне нужна была тётя, я должна была с кем-то обсудить то, что я увидела.
— Как он там? — спросила тётушка, когда я нашла её на кухне за готовкой ужина.
— Температура спала до адекватных тридцати восьми. Пытался сбежать и лежит теперь на полу, у него даже пятки в сыпи, — негодовала я.
— В его возрасте опасно болеть такими болячками. Я думала, что вы оборотни вовсе не болеете.
— Зверь лечит человека во время полного оборота.
— О чём? На-ка тогда картошку и морковку на салат почисть, — попросила тётя, ставя передо мной миску с отваренными овощами.
— Я нашла Макса, знаешь где?
— Где?
— Он обитает на лодочной станции. На заброшенной лодочной станции. В облезлой будке, у него, похоже, проблемы.
— Какие ещё проблемы? — удивилась тётя и даже скорей испугалась.
— Финансовые. Может, он поэтому так себя вёл? Для мужчины же важно быть на коне, добытчиком, а тут я вся такая успешная, а он в будке два на два поселился, — поделилась я своими мыслями.
Мне всё хотелось найти поведению Максима хоть какое-то оправдание.
— Чего гадать? Очухается так у него же и спросишь. Ты же его не выставишь? — спросила она, волнуясь за Макса словно за родного.
— Куда? В ту будку что покрылась грибком?! Антисанитария сплошная, он там после ветрянки подцепит холеру или ещё что. А разлучать волчицу с волком я не стану. Дом большой, я найду ему комнату, а там посмотрим.
— Конечно, волков разлучать никак нельзя. Я не думаю, что дело в деньгах. Он же оленей тебе с волчицей подкидывал, сколько такой стоит? Недёшево наверняка, — логично рассуждала тётя, пряча улыбку.
— Снял бы себе квартиру нормальную, — не унималась я, желая знать причины такого поведения.
— А где эта станция находится? — спросила тётя, наводя меня на верную мысль.
— Точно! Здесь совсем недалеко от нас, ближе, чем любая съёмная квартира.
Нашу с тётей беседу прервала волчица, ворвавшаяся на кухню.
Я не смогла его удержать!— сообщила она с волнением.
— Что случилось? — всплеснула руками тётя.
— Волчица говорит, что не смогла удержать волка, похоже, они всё-таки объединились, — объяснила я тёте уже на ходу.
Мы ввались в спальню втроём, я случайно в этой неразберихе коснулась своей волчице и моя объединились.
— А хде болезный то? — развела руками тётя, поднимая с пола подушку и покрывало.
Он в ванной,— подсказала волчица.
Я подошла ближе к двери и оттуда донеслось чертыханье Аристова. Тихо открыв ванную комнату, я подсмотрела за своим пациентом. Максим стоял у раковины перед зеркалом и тщетно пытался оттереть зелёные точки, коими я густо украсила его человеческую шкурку.
Ну Пу-у-узикова! Вот зараза!— мысленно возмущался он, остервенело натирая зелёный лоб мылом.
Был волчонком, стал лягушонком,— посмеялась я про себя, забыв, что Максим все мысли мои слышит, как и я его.
— Таня! Нахрена?! — возмутился он, резко обернувшись. Оставила этот вопрос без ответа, скрывшись за дверью. Ехидный смех рвался наружу, как и мандраж
— Довольная? — поинтересовался недовольный Максим, выйдя из ванной в моём халате.
Его лицо по-прежнему оставалось зелёным, кружочки лишь слегка взбледнули.
— А тебе идёт этот цвет, — прыснула я от смеха.
Максим медленно прикрыл глаза и вздохнул глубоко после медленно выдохнул, и успокоившись спросил:
— Где моя одежда? — спросил он, оглядывая комнату.
Взгляд его зацепился за плетёные люльки, стоящие вдоль стены и Максим изменился в лице. И так-то был недоволен, что я его разукрасила, а теперь и вовсе бедного перекосило. Словно я виновата, что вот так вышло, а он как бы тут и ни при чём, вообще. А главное, в его голове ни единой мысли не промелькнуло. Я так же делала, старалась не думать, когда понимала, что Максу мои какие-то мысли могут не понравиться.
— Я постирала, кстати, надо достать из сушилки, — спохватилась я, бросаясь в прачечную, чтобы не видеть это выражение лица и не подумать о его недовольстве.
— Не надо, я сам достану, — остановил меня Максим словом и пошёл впереди меня.
Мне страшно не нравился его тон, его действия, его лицо при взгляде на кроватки, его всё мне не нравилось! Я не пошла за ним, не стала задавать вопросов и точки над i мне ставить резко расхотелось. Почему-то у меня было стойкое ощущение, что эти точки мне не понравятся. Хотя его недовольный взгляд на кроватки, это ли не точка?
Где слова благодарности? Где признания в любви? Ничего этого не было. А я словно иссякшая батарейка расхотела чесать язык и подкалывать такого вот колючего Макса. В нём иголок было больше, чем в самом колючем на свете кактусе! Даже передумала отправлять его пожить в ту комнату без кровати, из которой я когда-то и сбежала.
И что я сделала? Я, которая только что тыкала в ветряночное бессознательное тело палочкой в зелёнке и ругала Макса за безрассудное расставание со своим волком? Я, прихватив лишь ключи от машины, выпустила волчицу и захлопнула её в доме, спеша убраться оттуда, где мне, казалось, некоторые так не рады.
Я села в машину и сбежала. Снова. Я тольком не понимала, отчего я так упорно сбегаю, но обида выжигала душу, а слёзы раздражали глаза. Мне просто хотелось спрятаться от всех, а главное, от того ощущения ненужности, которое упорно вызывал во мне Максим, каждым свои холодно брошенным словом и тем взглядом. Я ехала по прямой и плакала.
Оплакивала ту лёгкость, которая между мной и Максимом когда-то была, отчётливо понимая, что её уже не вернуть. И начинала понимать, отчего так взбесился Макс. Всё между нами пошло наперекосяк именно с того дня, когда он меня обратил. Ему нужна была та Татьяна Пузикова — человек, а я оборотень нет. Его злило, что я могу слышать его мысли, а он мои. Что нужно считаться с желанием волка быть рядом со своей парой. Что дети и даже не один, а целых трое. Точка над i встала в моей голове, и я разрыдалась с новой силой, ведь понимала, что люблю Максима и вот так мне совсем не хочется, а по-другому не получается.