Пища Мастеров
Шрифт:
– Поняла. А я -то сетовала на собственную неуклюжесть и нерасторопность, - думала, что за время жизни во дворце админа совсем разучилась хозяйничать.
– Ну что ты! Ты - грациозна как всегда, но за дворцом админа еще не раз всплакнешь. Да и мне было бы куда спокойнее видеть тебя там, и у тебя игрушек и удовольствий было бы там побольше. Ну да что теперь поделаешь! Тебе здесь лучше, я вижу, - спокойнее и сны снятся сладкие, а во дворце ты чувствовала себя немного не в своей тарелке. Жаль, что ты к роскоши столь равнодушна, - мне было бы легче с тобой договориться.
– Ахх, я тебя не вижу!
– Ну если тебе это так важно…- и Ахх возник в столбике пыли, отряхнулся
– Пора бы тебе уже научиться ощущать мое присутствие и общаться со мной без звука и изображения. Ну все, детка, я благодарю тебя еще раз за доставленное удовольствие. Я несказанно ценю такие моменты, и если бы ты умела танцевать по заказу или за плату, я бы непременно попросил тебя станцевать для моих гостей с этой метелкой среди кружащихся листьев, вон в той шали, что лежит на кресле.
***
Я вылезаю из-под одеяла, размышляя над тем снился ли мне Ахх потешавшийся над моей неудавшейся уборкой или это и вправду произошло. Выхожу на веранду, ежась от утренней прохлады, накидываю на голое тело потертую цветную шаль, которая всегда лежит в кресле-качалке. Проходя мимо пыльного зеркала, останавливаюсь. Мне чертовски идет эта шаль. У меня никогда не было шалей, - как-то не возникало в них необходимости. А жаль, что никто не видит меня сейчас- я похожа на сказочный персонаж: тело просвечивает сквозь крупные петли, волосы спутаны как у той куклы, которая периодически падает со шкафа на пол. Кстати, у меня очень отросли волосы, ниже лопаток и интересно так же то, что они длиннее чем в реале, хотя полных дней здесь прошло гораздо меньше. А ведь это первое отличие, которое я обнаружила между собой в Демонете и реале, а будут ли еще какие-нибудь со временем? Женя сказал, что игреалы в Демонете не меняются, и остаются в том возрасте, в котором были спроецированы, навсегда. Когда живешь в реале и принимаешь возраст как должное, то трудно себе представить как обращаться с вечной молодостью и на что рассчитывать. Ах, какая шаль! Я бы ее вообще не снимала - так уютно в ней и приятно.
Я качаюсь в кресле, глядя на танцующие сосны. .А что если искупаться в реке перед завтраком у Марты?
И хоть здесь никого нет, но я все же закрываю калитку музыкальным ключом, на всякий случай. Стена состоявшая из одних дверей, - исчезла как будто и не было ее никогда и осталась одна единственная, дощатая. Интересно, куда бы я попала если бы выбрала другую дверь? Может у Ахха спросить, хоть он и часто врет, а все же с ним интересно разговаривать.
Спускаюсь к реке босиком. Вокруг ни одной души: ни рыбацкой лодки, ни случайного прохожего- никого. По дороге я насвистываю в ключ очередную мелодию, он сразу ее подхватывает и потом играет целый день, но только если я несу его в руках или в кармане, а в состоянии покоя он ведет себя как самый обычный ключ.
Сбрасываю шаль на песок, подкалываю волосы гребнем, и плаваю, не думая ни о чем, разгоняя стаи серебристых рыбок. Выхожу на берег и обсыхаю, сидя на теплом камне. Потом накидываю шаль и ухожу в дом: там долго причесываюсь и одеваюсь. У меня сейчас всего одно платье- здесь нет все время обновляющегося гардероба, как в моих покоях во дворце админа, приходится его стирать и сушить на веранде.
Пожалуй надо спешить - Марта, верно, заждалась меня к завтраку. Опять накидываю шаль уже поверх платья, - в ней так уютно, что не хочется расставаться.
Каждое утро я иду на дворцовую кухню, к Марте, завтракаю и послушно пью чай с вареньем, а после уношу с собой целую корзинку продуктов, которые она заботливо упаковывает для меня. В корзинке свежеприготовленные изысканные блюда в красивых судочках. Я ем, не чувствуя вкуса, и мне это очень обидно, потому что они выглядят очень апетитно, и наверно я их люблю, да еще и Марта рано встает, чтобы приготовить их специально для меня. Холодильника в доме нет, есть правда, погреб с пустымуи виннымо бочонками и пыльными полками. Но хранить там остатки еды нет никакой необходимости- угостить некого, а завтра Марта наполнит для меня новую корзинку всякими тарталетками, оливками, маринованными грибами, паштетами, булочками, фруктами и прочей снедью. На закате я выхожу к реке и крошу остатки тарталеток и булочек степенно прогуливающимся по берегу диким гусям и стайкам рыбок в реке.
По просьбе Марты, я прихожу когда на кухне временное затишье - обитатели дворца уже позавтракали, а обед для них еще не начинали готовить. Мне кажется, что Марта специально подстраивает так, чтобы я не встретилась ни с кем из работников кухни, но спрашивать об этом или что-либо менять- мне неохота.
Специи велено нюхать с закрытыми глазами и натощак, а потом еще раз, после завтрака. Кем велено- Марта не говорит. Позавчера я ничего не смогла распознать, а вчера- к радости Марты, я унюхала слабый аромат корицы и лимонной цедры.
Специи следует нюхать в закрытом помещении: я захожу на кухню и перед тем как зажмуриться, замечаю как изменилось помещение кухни за те дни, что я живу в доме у Южных Ворот: на окнах появились красивые занавески, на стене - веселые передники и варежки-прихватки, на полке- поварские колпаки, несколько вьющихся растений у окна, красивые разделочные доски на стене и плетеные корзинки разных размеров на низкой скамеечке.
Корицу я унюхала сегодня сразу и без труда распознала апельсиновую цедру и сушеную мяту, потом, правда, перепутала имбирь с гвоздикой, зато сразу поморщилась и чихнула, когда Марта поднесла к моему носу анис, - я никогда не любила анис.
Открываю глаза, Марта сияет счастьем- прогресс налицо, и ведет меня к накрытому под вишнями столу. На блюде, выстеленном зелеными салатными листьями, горкой выложены маленькие шарики из смеси брынзы, творога и масла с грецкими орехами и зеленью, в плетеной хлебнице- крошечные, еще теплые кексы с черникой посыпанные сахарной пудрой, в вазочке - салат из экзотических фруктов. Этот натюрморт способен пробудить к жизни кого угодно, и я любуюсь им, но аппетита у меня все равно нет… как и вкуса все еще не чувствую. Я ем, чтобы не обидеть Марту, а она, тем временем, колдует на кухне, заваривая чай, и наконец, выносит поднос с сервизом, садится напротив меня , нарезает лимон тоненькими ломтиками, а потом, оглянувшись по сторонам, и убедившись, что вокруг никого нет, достает из кармана передника маленькую баночку варенья. Сегодня грушевое.
Она красиво раскладывает в вазочке золтистые прозрачные ломтики, поливает их сиропом, тут же закрывает баночку плотно , и опять, оглянувшись по сторонам, прячет ее в карман передника.
Сама Марта отказывается попробовать хотя бы один золотисто-прозрачный ломтик, -утверждая, что варенье обязательно должен есть тот, для кого оно было сварено. А другому человеку - оно не только без надобности, но может быть даже во вред.
Я чувствую вкус варенья, вкус груш, слабо, но чувствую. Марта довольно улыбается. Мое выздоровление близится. Я хочу выздороветь, конечно, хотя я ничем не больна, - я только потеряла умение чувствовать фуэн - недавно приобретенную размерность. И еще - любовь кончилась, оборвалась слишком резко. А вот раньше жила себе спокойно без всяких супервозможностей и без любви, а когда потеряла, - то будто больна: терять труднее, чем никогда не иметь.