Письма героев
Шрифт:
Ольгу разбудил шум воды в ванной. Муж уже приводил себя в порядок. При воспоминании о минувшей ночи губы женщины тронула легкая улыбка, а щечки покраснели. Спать уже не хотелось. Пора вставать, накрывать Рихарду завтрак, затем можно будет немного отдохнуть, перечитать газеты перед тем как собирать и отводить дочь к няне, а самой бежать на работу.
Выросшая в небогатой еврейской семье в окружении многочисленной родни Ольга с раннего возраста ценила самостоятельность. В ее глазах неработающая женщина неполноценна. Заработков мужа на семью хватало, Комитет тоже ответственным товарищам деньги подкидывал, но Ольга сразу решила, сидеть без
Рихард Бользен скривился, глядя на отражение в зеркале. В мундире французского капитана он себе решительно не нравился. Не то, не так. Вроде хорошо, но не так. Дурацкий мундир. Проклятая форма, проклятое время. Очередная уступка условностям, капитуляция перед старым закостенелым миром. Еще одно маленькое поражение. Рихард самому себе казался смешным. Все же немецкая полевая куда удобнее, в ней чувствуешь себя человеком, а не чучелом в галифе.
К черту! Моральный онанизм до добра не доводит. Рихард сам с радостью ухватился за этот шанс, сам принял предложение старых соратников. Товарищи в Лондоне правы. Хорошо ли, плохо ли, но они правы. Раз началась война, ее надо использовать на все сто. Это реальный шанс для коммунистов подняться на слабости демократических режимов, его надо ухватить. И точка.
Бессмысленно и бесполезно сопротивляться системе. Формально он уже прогнулся, смирился с малым, признал над собой не только власть товарищей командования бригадой, но и армейской машины продажной республики. Но прогнуться, не значит проиграть. Показать слабость, выждать время, накопить силы и ударить по республике, когда не ждут. Кажется, у японцев есть хорошее выражение: «Лежа лизать желчь». Как раз к месту.
Время идет. Пора завтракать. Через двадцать минут приедет машина. Нельзя опаздывать, нельзя показывать леность и слабость перед людьми. Тем более, сегодня великий день. Рождение армии Коминтерна. И он Рихард Бользен, товарищ Артем, Алексей Никифоров к этому более чем причастен.
Батальон построен на плацу. Гранитные шеренги. Серьезные лица. Люди подтянуты, сосредоточены. Спины распрямлены. Головы подняты. Глаза светятся. Это не строй, это стальная стена. Живой гранит. Не мобилизованная подневольная махра, не оболваненные фанатики, нет — здесь все добровольцы. Настоящие люди. Несмотря на серое затянутое небо, кажется, над этими людьми светит солнце. Всегда.
Второй батальон первой бригады коммунистического интернационала. Один батальон. Если сравнить с десятками дивизий по эту и по ту линию фронта, то мало. А если понять, что это целый батальон только создающейся, никогда не существовавшей армии Коминтерна, то уже много.
— Равняйсь! — капитан Бользен чуть не сорвал голос от волнения. Первая команда, на первом построении, его первого батальона.
— Смирна! — шеренги дрогнули и застыли. Как и должно быть. Одним движением. Единая сила.
Стройные ряды. Подтянутые фигуры. Глядящие из-под касок глаза. И лица, лица, лица. Настоящие люди. Смотрят спокойно, уверенно, глаз не отводят. Коминтерновцы. Еще совсем недавно они были немцами, евреями, русскими, англичанами, испанцами. Сегодня это интернациональный батальон. Рихард Бользен настоял и убедил товарищей, в его батальоне нет пошлого буржуазного деления на национальные роты и взводы. Все едины
— Вольно!
Теперь можно позволить себе заложить руки за спину, пройтись вдоль строя, подмигнуть французскому лейтенантику, замершему на краю плаца. Бедняга хорохорится, выпячивает грудь, но явно чувствует себя чужим. Между ним и бойцами батальона пролегает незримая пропасть. Он не коммунист, он не наш, он только соглядай от капиталистов.
— Товарищи! Мы батальон коммунистической интербригады. Мы готовы вступить в бой с фашистской заразой! — капитан Бользен говорил на немецком. Комиссар Розенберг синхронно переводил на русский.
— Мы не одни бросаем вызов реакции. Мы только авангард многомиллионной армии мирового пролетариата. Мы первые! За нами встанут другие. Тысячи и миллионы рабочих, самый передовой, прогрессивный класс, готовы взять в руки оружие и обрушиться со всей классовой ненавистью на черную плесень, захлестнувшую Россию, Германию, Италию. Мы знаем, с фашистами нельзя договариваться. Миролюбие они воспринимают как слабость.
— Фашизм тянет свои кровавые руки к свободному миру. Они хотят поработить трудовые народы Европы! Сейчас. Здесь. У них ничего не получится! Мы встали каменной стеной на пути черных. Они не пройдут! — Рихард выбросил кулак в ротфронтовском приветствии.
— Они не пройдут! — прогремело, проревело над плацом.
— Батальон! На пра-во! Шагом марш!
До полигона Бользен шел пешком во главе колонны. Сегодня первое построение, первые стрельбы, первые учения. За городом на раскисшей грунтовке люди сбились с шага, но все равно старались держать строй. Сегодня особый день. Комбат должен быть со своими людьми и чуть впереди, пешком, разделяя все тягости службы. Потом уже можно будет пересесть на машину. Но не сегодня и не сейчас.
Яков Розенберг держался рядом с командиром. Человек он неплохой. Старый коммунист, отметившийся еще в киевских событиях двадцать пятого года, когда коммунисты поддержали самооборону Бунда. Розенберг один из немногих знал настоящее первое имя Рихарда Бользена. Настоящее ли? — Рихард уже был в этом не уверен. Имя только условность, метка, суть человека оно не меняет. Однако, с Яшей он пересекался в прошлой жизни, в те самые полные наивных надежд «ревущие двадцатые» в России.
На полигоне батальон отстрелялся неплохо. Люди все серьезные, у многих за плечами срочная служба, а у кого и революционные дружины, отряды красных штурмовиков. Винтовку в руках держать приходилось. С тактической подготовкой хуже. Цепи в атаке рвались, растягивались. Люди отставали и сбивались в кучи. Некоторые явно при команде «ложись» медлили, выбирали местечко почище. Половина сержантов сами не знали, что делать и бестолково орали на людей.
С занятиями Рихард не усердствовал. На ошибки людей взирал спокойно. Побегали, грязь помесили? — Уже хорошо. Здесь все добровольцы. Быстро втянутся.
На полигон въехал автомобиль и остановился рядом с комбатом и комиссаром.
— Геноссе Рихард, — гражданский водитель даже не соизволил выйти из машины. — Срочно на Лотарингскую. Геноссе Вильгельм собирает всех командиров.
— Вильгельм Оранский?
— Нет, Берлинский, — шофер без запинки ответил на пароль.
— Строй людей и веди в казарму. Если вовремя не вернусь, дай им час отдыха и заставь ротных отработать построения на плацу. — Бросил капитан Розенбергу, садясь в машину.