Письма героев
Шрифт:
Рихард уверенно прошел через пост на воротах. Солдаты его знали и ответили ротфронтовским приветствием. В вестибюле пришлось показать пропуск. Общее требование для всех. По слухам, Железный Вильгельм по этому поводу ругался с бригадным комиссаром, но ничего не добился. Комиссара Житникова поддержал сам Вольдемар Ульмер.
Несмотря на разгар трудового дня, коридор второго этажа пустынен. Даже странно как-то. Обычно здесь всегда полно народу. И из кабинетов не слышно привычного стука машинок. Никто не курит у окна в конце коридора.
Рихард
— Славный день, геноссе.
— Занимай место, не стой, — комбриг протянул руку.
Несмотря на возраст, рукопожатие у него крепкое мужское. Коротким движением сдвинул в сторону бумаги.
— Что с батальоном?
— Тренируемся. Люди застоялись, рвут жилы.
— Первый месяц всегда так. Смотри, чтоб без фанатизма, не загоняй их.
— Наши сами кого хочешь загоняют. Дисциплина не как в армии. В казарму зайдешь: одни читают, другие у оружейных столиков винтовки чистят, патроны чуть ли не тряпочкой протирают. Добровольцы. — Рихард сделал акцент на последнем слове.
— Дома как?
— Хорошо. Малышка ходит, разговаривает, — спокойный нейтральный ответ. Бользен не любил расспросов о семье. Для батальона и Коминтерна он прежде всего коммунист, а личная жизнь дело частное, если она не мешает общему делу.
— Ольга с ребенком сидит?
— Нет. Давно работу нашла. Она же экономист, трудится при «Вилаго», — речь о крупной торговой конторе. — Для Джулии няньку взяли.
— Денег хватает?
— Не швыряемся, — пожал плечами Рихард. Про себя он гадал, куда и зачем клонит Вильгельм? Это нормальное человеческое беспокойство, или вопрос с подвохом? Время сейчас сложное, все можно ожидать. Некоторые товарищи недовольны, что Бользены могу себе позволить уютную квартиру и семейный автомобиль. Но ведь, Маркс и Люксембург не требовали следовать заветам спартанцев.
О своих прежних приработках Рихард тоже не распространялся. Почему-то профессия коммерческого агента многими считалась постыдной. Люди слабы. Даже среди товарищей по партии встречаются узколобые пещерные адепты всеобщей уравниловки и показушной аскезы. Не все понимают, что любой труд почетен. Мало произвести, надо распределить или продать.
— Налоги растут, ставки урезают, — согласился комбриг. Затем взял со стола и протянул собеседнику портсигар.
— Спасибо.
Бригаду обеспечивали по высшему уровню. Папиросы и табак выдавали всем. Но Пик курил не дешевый самосад с армейских складов. Чувствовался добротный продукт.
— Американские?
— Нет, русские. Я взял ящик, пока их еще продают. Советую пополнить личные запасы. Скоро все русское станет большим дефицитом.
Рихард скосил взгляд на потолок. В ответ на немой вопрос Вилли:
—
— Если бы эти петухи всеми силами атаковали уже в сентябре, все закончилось бы быстро.
— Даже сейчас в ноябре можно было дойти до Рейна и забрать весь немецкий уголь. Эти либералы все совещались, надували щеки и прямо запрещали бомбить Мюнхен и Рур. Слабаки! Раз объявили войну, надо воевать, а не маршировать за укреплениями и размахивать флагами на митингах.
— Не получится, ты должен знать, армия не чета немецкой, штаты еще с той войны, пушек мало, танки устаревшие и экономные, летчики свои машины не знают. Это не та армия, с которой можно Рур брать. Зато нам дали возможность сформировать интербригады. Цени.
Геноссе Пик загасил папиросу в пепельнице, сложил руки перед собой, его глаза смотрели прямо на собеседника. Тот спокойно выдержал пристальный взгляд в упор. Видно было, комбриг не знает с чего начать. Наконец, он глубоко вздохнул, откинулся на спинку стула и заложил руки за голову.
— Я сегодня всех на плац отправил. А то ходить разучились, боевого духа, чувства плеча не чувствовалось. Житников с утра людей гоняет.
Вот и понятно, почему в штабе так тихо. Интересно, а вызвал то зачем? Бользен слишком долго работал в подполье, чтоб понимать, ничего случайно не делается и не происходит. Пик сначала зондировал почву отвлеченными разговорами, проверял реакцию. И явно, старый штурмовик еще не решил, стоит ли переходить к делу.
— Я не зря об Ольге спрашивал. Ей родственники из России давно писали? Что там происходит? Мне не газетная пропаганда и не обжигающая правда в партийной прессе интересна. Как там на самом деле живут? — голос Вильгельма звучал искренне.
— Хорошо, — Рихард машинально расстегнул воротник.
— Тети и дяди иногда пишут. С родителями она давно разругалась. Последнее письмо от сестры было года два назад. Софья вышла замуж, уехала с мужем в Холм. Это недалеко от польской границы. Родственники пишут, у нее все хорошо, муж выкрест работает на фабрике.
— Что хоть там происходит?
— Вилли, все что пишут Ольге, это сплетни о соседях в еврейском квартале Минска, жалобы на домовладельцев и дворников, нудное перечисление всякой родни и их мелочных проблем. Это все можно услышать в любом кафе Меца, от любого таксиста или чистильщика обуви. У мальчика выпал молочный зуб. Племянник шалит в школе, плохо учится, не уважает старших. У мужа сестры дядиного друга неприятности, замела полиция. Но это и не удивительно, он промышлял скупкой.
— Это и интересно. Быт простых людей, жизнь в провинции. О чем они думают? Что их беспокоит?