Письма Непокорного. Том 1
Шрифт:
Дорогой друг,
По правде сказать, я весьма сконфужен по поводу своего долгого молчания после вашего дружеского письма. Но я думаю, что все письма мира ничего не стоят, и они не могут заменить те взгляды, которыми обмениваются в первый момент встречи, либо разделяющей вас, либо связывающей навсегда. Ваш переезд меня расстроил, почти разочаровал, ибо вы, если можно так выразиться, оставили меня один на один с моей жаждой.
Всё для того, чтобы сказать, что я был бы счастлив увидеть вас снова, дабы возобновить наши ночные беседы... Когда вы возвращаетесь сюда? По крайней мере, дайте мне знак?
Жажда к пережитым приключениям, которую я чувствую
............
Я согласен с вами, что нонконформизм -- первая из добродетелей и первая дверь храма... и нужно идти от двери к двери, очищая себя, чтобы добраться до алтаря -- в глубине себя.
Я освободился от многих вещей, и в настоящий момент моё беспокойство выражает себя таким образом: свободен, но ДЛЯ чего...?
Я хотел бы знать ваше мнение об этой гнусности "человек -- лишь бесполезная страсть", провозглашённой Сартром в конце Бытия и Небытия... Это вопрос, который меня преследует; не потому ли, что я не могу найти глубинную гармонию под поверхностным хаосом?
У меня есть много о чём рассказать вам, но я опасаюсь писем. Но знайте -- если только мне это будет позволено, -- что я остаюсь вашим преданным другом и что я жду от вас ЗНАКА. Не забывайте меня.
Б.
U
1948
Пондичерри, 6 января 1948
Бернару д'Онсие
Дорогой Бернар,
Разумеется, моё долгое молчание показалось вам необъяснимым, вы даже могли прийти к выводу, что я "обижен" вашим последним письмом, или даже решить, что у нас с вами не было подлинной дружбы...
Нет ничего более далёкого от истины. Ваше последнее большое письмо было потрясающим. Оно было ИСТИННЫМ. И принесло мне громадную пользу, несмотря на то, что ваши суждения обо мне были не очень точными. Во всяком случае, вы помогли мне выпутаться из этого интеллектуального тупика, где я ходил кругами, "бесплодный" и сбитый с толку.
Начиная с декабря я множество раз пытался написать вам, но всякий раз останавливался на полпути: либо по здешним политическим обстоятельствам, уводящим чересчур далеко от спокойствия, необходимого для того, чтобы написать вам, либо я был в отчаянии от того, что приходилось выражать нечто истинное посредством этих слишком изношенных слов, либо -- чаще всего -- предавался мечтам, сидя под своей верной лампой.
Приходится говорить о себе, но мне надоело говорить о себе. Я так хотел бы забыть сам себя или, вернее, превзойти сам себя и распуститься под солнцем великого идеала. Поверьте, Бернар, все мои исследования в течение вот уже десяти лет, все мои усилия и мои действия имели целью исключительно это освобождение от я. Мои бунты, как вы говорите, были, скорее,
Определённо, я очень плохо выражаю всё это. Я хотел бы заставить вас понять, что в конце "Приключения" я усматриваю прежде всего избавление от Я и распускание, иными словами, реализацию, "Божественного", дремлющего в самых глубинах Я.
С ранней молодости меня терзали определённые силы парализующей самокритики. Если можно так сказать, мой лучший враг -- интеллект или, более точно, господство мозга, который иссушает наиболее спонтанные движения, замораживает радость, обесцвечивает наиболее яркие моменты, словно игла, прикалывающая бабочку к планшету энтомолога. По крайней мере, эта форма разрушительного интеллекта научила меня относиться к интеллекту с недоверием и стремиться больше, нежели многие другие, к подлинному рассмотрению себя. Следовательно, для меня Приключение -- преимущественно попытка изучения. И когда я говорю вам о книге, которую пишу, то это не для издательства Gallimard или Flammarion, это для того, чтобы освободиться от моей "интеллектуальной стороны" и пойти своими собственными ногами к внутреннему Единству.
Вы можете сказать, что моё Приключение у меня в черепе, но не в коже. Нет ничего более ложного. Именно потому, что сейчас моя кожа и является моим собственным приключением, эта лихорадка приключений и отдаётся в моём черепе.
Во мне присутствует нечто вроде лихорадки, которую я должен исчерпать, страсть, которую я должен удовлетворить, вся эта весна духа, взрывающаяся у меня под кожей, потребность в радости и фантазии. И для меня Приключение -- это освобождение всего того, что задыхается во мне. И если я восстал против моей собственной семьи и против определённого социального строя, то именно потому, что я там задыхался -- физически.
В своём последнем письме я попытался перевести в термины мозга то, что я чувствовал в своих жилах, и именно это заставило вас думать, что я свёл приключение к простым спекуляциям разума. Моя кровь -- это мой единственный конформизм, она является тем, что толкнуло меня отказаться от "социальных функций" и любых других сфер, где я чувствовал себя бесплодным.
Конечно, война оказалась для меня одним красивым приключением, довольно обогащающим, но это было безвыходное приключение. Та же потребность в приключении толкнула меня в Индию, и именно она теперь толкает к вам. Поймите, для меня приключение -- это состояние, потребность, а не мечты-фантазии. Я был таким уже в десять лет, когда сбежал на забастовки в Бретани.
Воистину, в Приключении присутствует нечто, очень похожее на Любовь. Оно имеет отношение к той же физической и духовной потребности.
И если я начал курить, то главным образом для того, чтобы успокоить эту лихорадку и, если не погасить, то по крайней мере переместить на другой план.
Есть множество вещей, о которых стоило бы сказать, но я полагаю, что у нас скоро будет время вместе обо всём этом переговорить.
Здесь я жду возвращения губернатора. По крайней мере, я думаю, что он собирается вернуться. В марте или в конце февраля я собираюсь окончательно покинуть Пондичерри и, если вы не против, присоединиться к вам.