Письма с войны
Шрифт:
Какой будет наша жизнь после войны? Невероятно трудно составить себе о ней представление, надо ждать, только ждать… мы все, все ждем только мира, этого сказочного существа, которое зовется «миром» и которого никто не знает!
Весна здесь упоительно прекрасна; цветущих деревьев не видно, только цветы — в горшках — в буйстве своего великолепия, но воздух и море просто сводят с ума; это заметно по пылающим лицам юношей и девушек, женщин и иногда мужчин, если им удается забыть о войне. Ужасно тяжело быть одиноким серым солдатом в этой непредсказуемой пылкой жизни, ты действительно
Теперь по вечерам малышка Жаклин всегда торопится уйти, и совсем не трудно догадаться по ее личику, что она влюблена и спешит на свидание. Стоит ей только выйти за порог, как она исчезает с быстротой молнии, и я ничуть не сомневаюсь, что ухажер Жаклин уже поджидает ее на другом углу дома. Я завидую счастью этого немного чопорного, очень неуклюжего белобрысого ученика столяра, он может пойти погулять со своей любимой; часто я вижу, как поздним вечером, в густых сумерках, они проходят мимо наших окон; очень странная, немного суровая пара; почти невозможно представить себе, что они испытывают нежность друг к другу, но они счастливы, это сразу заметно.
Я стою на своем балконе; невероятно трудно оторвать взгляд от моря в ярком свете закатного солнца. Утешает лишь узкая полоска горизонта со стороны суши, еще пылающая алым цветом, но уже заволакиваемая легким туманом… есть что-то нереальное в этой вечно живой, полной жизни стихии, которая временами устремляется куда-то; ах, в эти последние беспокойные дни у меня не было даже возможности посмотреть из окна на море…
[…]
На канале, 26 мая 1943 г.
[…]
Сегодня с десяти утра я снова нахожусь в прежнем «жалком состоянии» и достоин величайшего сострадания. Спустя всего полчаса после прибытия я уже бежал вместе с солдатами под палящими лучами солнца в каске и с оружием; итак, меня сразу бесцеремонно окунули в неприглядную действительность, быть может, это даже хорошо. Очень тяжело и необычайно грустно, когда тебя вырывают из богатой событиями интересной жизни и подменяют ее безотрадной службой. Но Господь все видит, Он опять нам поможет.
Ни с чем не сравнимое счастье ожидало меня в обед: я получил сразу семь писем и три бандероли, все дошло в наилучшем виде, и деньги тоже, так что теперь я богатый мужчина.
Я хочу быть всегда сильным, здоровым и жизнерадостным. К врачу пока не пойду. Слишком тяжело после водворения в убогую подневольную службу испытать еще и там унижение. Но эти презренные, правда не все поголовно, субъекты не смогут меня сломать.
Мы отрабатывали наши сложные упражнения на просторных, пестрящих яркими цветами лугах, среди неуемного буйства красоты природы; поля тоже в цвету, и крестьяне шагают по этому разноцветью с сознанием элементарной свободы, почти божественного покоя и мира, мира… Мы же в своих серых мундирах, тесных и унылых, вечно пребывая в состоянии раздражения и ярости и глубочайшей нужды, устали от дикой тоски, вот такая у нас жизнь! […]
Меня поселили в узкой комнате, где обретаются еще семь человек; ужасно грустно, для меня не оказалось даже шкафчика,
[…]
На канале, 28 мая 1943 г.
[…]
Сегодня вечером я в полном смысле слова прогулял школу; дело в том, что я записался на курсы по изучению французского языка, по два раза в неделю; это всегда три часа свободы с учетом времени на дорогу. Я записался на ранние часы, чтобы подольше быть свободным; с преподавателем курса, ефрейтором, я договорился заранее, так что гулял на законном основании; перво-наперво я отправился на другой конец деревни, улегся на лугу и закрыл глаза… я лежал на роскошном цветущем лугу, опьяненный благоухающим ароматом пряных вешних цветов, и от усталости заснул. Мне немного напекло голову, потому что за время моего сна солнце переместилось и теперь светило мне прямо в голову. Я вернулся в роту, сделал в санчасти очередной укол, и тут пришла почта…
Сунув в карман твои письма, я направился в пивную, чтобы в тишине насладиться ими; ежедневная работа: чистка и латание пропитанных грязью сапог, устранение на брюках и куртке следов от колючей проволоки — все это отнимает столько драгоценного времени, но сегодня это подождет. […]
В этот день обычно тихая пивная была битком набита шумными, докучливыми унтер-офицерами, этим подлым, бессмысленным в своем существовании на земле отродьем; единственное, на что они способны, это измываться над нами, а вот успехам в войне они содействуют очень мало. […]
Как ненавижу я эту жалкую жизнь, это абсолютно бессмысленное прозябание без нормальной человеческой работы, имеющей определенный, более глубокий смысл. […]
Но жизнь никогда не проходит зря, никогда.
Даст Бог, мы скоро свидимся, месяца через полтора, у тебя как раз начнутся каникулы. Такая возможность существует, однако будем только надеяться, но не рассчитывать.
[…]
На канале, 14 июля 1943 г.
[…]
Возвращение в часть поездом оказалось очень тяжелым и изнурительным, такого я даже не предполагал; потом пришлось еще преодолеть пешком не столь уж длинный, но весьма утомительный путь от маленького прибрежного городка до расположения части, потому что много сил отняла жара и вчерашняя поездка по железной дороге, к тому же пока еще никого и никогда не вдохновляло и не радовало возвращение в армию после отпуска. Рота размещалась близ моря в чудесной небольшой еловой роще в маленьких домиках, служивших некогда горожанам местом отдыха по окончании трудовой недели; в этих домиках было все: и кухня, и канцелярия, и мастерские, все выглядело добротно и по-летнему. И тем не менее меня охватила тоска по развалинам Кёльна.