Письмовник
Шрифт:
Я:
— А у меня ничего нет. Мне ничего не нужно.
Он:
— Ты забыл, что ли? Сам же говорил, что понял: ненужное — самое необходимое. Вот, слышишь?
Я:
— Прутиком по решетке?
Он:
— Да.
Я:
— А это что?
Он:
— Как что? Колючки репейника. Ты же бросал ей в волосы. Потом сам их вытягивал, а они цеплялись. Все это тоже нужно взять. А запахи! Разве можно забыть запахи! Помнишь, сладкий дух из кондитерской? Ваниль, корица, шоколад, твои любимые пирожные-картошки.
Я:
— Смотри, а вот тот лист из гербария, на котором написано старательным детским почерком: «Подорожник, Plantago». Тоже возмем?
Он:
— Разумеется. И поленницу книг на полу в твоей комнате. И мамино кольцо, которое еще только кружится по подоконнику, подпрыгивая прозрачным золотым шариком, тренькая. И то, как один человек когда-то протирал очки галстуком.
Я:
— И обрывок
Он:
— Да, конечно, ведь у каждого такого обрывка есть свой, не похожий ни на кого человек, и он щупает пальцами стрелки на своих часах без стекла на циферблате.
Я:
— Нам пора!
Он:
— Да, да. Сейчас пойдем. Подожди еще немного!
Я:
— А где та круглая галька, которая вечность?
Он:
— А я ее выбросил. Сунул в карман и пошел погулять. Там был пруд. Вечность подпрыгнула на воде пару раз и булькнула, только круги остались, да и те ненадолго.
Я:
— Идем же!
Он:
— Сейчас! Сейчас. Что-то хотел тебе сказать, а теперь не вспомню. А, вот — не слушай Демокрита! И тела могут соприкасаться, и нет никакого зазора между душами. А люди становятся тем, чем они всегда были, — теплом и светом. Сейчас пойдем. Пора. Посмотри, ничего не забыли? Я заканчиваю. Все. Перо поскрипывает по бумаге, как чисто промытые волосы под пальцами. Уставшая рука спешит и медлит, выводя напоследок: счастлив бысть корабль, переплывши пучину морскую, так и писец книгу свою.