Пистоль и шпага
Шрифт:
Убийца правильно оценил этот звук и попытался уйти с линии огня. Только не на таком расстоянии… Пистолет дернулся в руке. Вспышка ослепила меня, и я, бросив карманник, отступил назад, на ходу выхватывая шпагу из ножен. Глаза быстро адаптировались к темноте, и я различил на мостовой упавшее ничком тело с неестественно вывернутой левой рукой. Живые так не лежат. Не успел осознать случившееся, как сбоку затопали сапоги. Повернувшись, я увидел еще одну тень, явственно различимую в свете горевших во дворе дома фонарей. Некто здоровенный
Фехтовальщик из меня никакой, однако пару приемов владения шпагой Спешнев мне преподал, заставив отработать до автоматизма. Рассчитаны они были на полевой бой, когда на тебя прет шеренга неприятелей со штыками наперевес, и рукопашная схватка неминуема. Шаг вбок, уход с линии удара и быстрый выпад в полуприседе. Клинок мягко вошел в живот убийцы. Тот охнул, выронил дубину, и, схватившись за живот, сел на мостовую. Я отступил назад и, не выпуская рукоять шпаги, закрутил головой. Ну, сколько вас тут?
Никто больше не появился. Зато раздалось цоканье копыт, и из темноты вылетал экипаж. Я узнал коляску Виллие. Поравнявшись со мной, она встала, и на мостовую спрыгнул лейб-хирург.
— Что тут происходит, Платон Сергеевич? — вскричал, подбегая ко мне. В руке он сжимал рукоять своей парадной шпажонки. — Я услыхал выстрел и велел вернуться. Кто эти люди? — добавил шотландец, различив тела на мостовой.
— Поджидали меня. Пытались убить, — сообщил я.
— Но за что? — удивился он.
— Сейчас узнаем, — сказал я и подошел ко второму убийце. Виллие устремился следом.
Раненый мной тать, прижимая руки к животу, сидел на мостовой, испуская стоны. Свет фонаря падал ему на лицо, позволяя рассмотреть разбойника. Шапка на голове, заросшая бородой рожа… Интеллектом явно не обогащена.
— Кто таков? — грозно спросил Виллие, уперев клинок шпажонки в грудь раненого.
— Помоги, барин! — отозвался убийца. — В кишках жгеть. Помру.
«Ты и так помрешь. Это не лечится», — хотел сказать я, но вовремя спохватился.
— Поможем, если скажешь, кто послал, — пообещал я, наклонившись к раненому. — Я лекарь, его превосходительство — тоже, — указал на Виллие. — Говори, тать!
— Это все Федотка, — простонал убийца, кивнув на труп подельника. — Он подбил. Сказал: двести рублев за офицерика дают. Это ж какие деньги! Помоги, барин!
— Кто деньги сулил? — подключился Виллие.
— Игнат.
— Кто таков?
— Камердинер князя Болхова. Мы с ним давно дело имеем: товар в его доме сберегается. Ох, жгеть!
— Зачем камердинеру убивать подпоручика? — не отстал Виллие.
— Ему не надо, это барину его. Говорил: из-за бабы какой-то, графини вроде. Ой-ой-ой! — завопил убийца. — Сил нет терпеть!
— На, выпей! — я протянул ему извлеченную из сумки склянку, с которой перед этим снял пробку. Убийца выхватил ее из моей руки и махом вылил содержимое в рот. Вот же гад! Я собирался
— Что вы дали ему? — спросил Виллие, пряча шпагу в ножны.
— Лауданум.
— Лошадиную дозу?
— Думаю, что смертельную. Он выпил всю склянку. Не успел сказать, что следует только отхлебнуть.
— Жаль.
— Все равно бы умер — я ему кишки пропорол. Главное он сказал. Мы знаем, кто послал убийц и почему.
— Пожалуй, — согласился Виллие. — Вот что Платон Сергеевич! Идите в дом. Прикажите слугам затащить этих двоих в какой-нибудь сарай до приезда полиции. Я немедля отправлюсь к Балашову [57] . Это просто возмутительно. Покуситься на лекаря государя! Они за это ответят!
57
Александр Дмитриевич Балашов, министр полиции в то время.
Он направился к коляске, запрыгнул в нее, и экипаж умчался. Я повернулся к дому. От ворот ко мне бежали слуги. Некоторые держали в руках дубины. Спохватились, лодыри! Меня тут, понимаешь ли убивают, а они ворон ловят…
— Доброе утро, Александр Дмитриевич, — сказал Александр вошедшему в кабинет Балашову. — Чем вызвана ваша просьба о срочной аудиенции?
— Желаю здравствовать, государь! — поклонился министр. — Прошу прощения, но чрезвычайные обстоятельства. Вчера вечером возле дома графини Орловой-Чесменской двое татей пытались убить подпоручика Руцкого.
— Что? — вскричал царь. — Платон Сергеевич жив?
— Не пострадал, — поспешил Балашов. — Более того, уложил обоих негодяев. Те оказались непростыми. Один — Федот Рябой по прозвищу Резак. С ножом ловко управлялся, каналья, не одну христианскую душу на тот свет спровадил, вот и прозвали. Второй тать — Антип Слободкин, он же Дубина. Прозвали так за приверженность к этому оружию. Оба давно в сыске за темные дела. Никак поймать не удавалось — умело таились, подлецы. Но теперь — все, кончились.
— Слава Богу! — перекрестился Александр. — Они хотели ограбить Руцкого?
— Никак нет, государь! — покрутил головой министр. — Убить. Слободкин перед тем, как испустить дух, рассказал все Руцкому и Виллие. Лейб-хирург подвозил подпоручика к дому графини, и было отъехал, но, услыхав выстрел, вернулся. Федотку Руцкий застрелил из пистолета, а Слободкина проткнул шпагой. Тот кончился не сразу, перед этим поведал, кто их нанял. Двести рублей им посулили за убийство.
— Кто?
— Игнат Петров из мещан, камердинер князя Болхова, гвардии майора из вашей Свиты. А тому велел князь.