Плачь обо мне, небо
Шрифт:
Наблюдая за тем, как племянница непроизвольно сжала резную спинку диванчика, стоящего перед ней, Борис Петрович внутренне поднял бокал коньяка за свою маленькую победу: как он и полагал, Катерина будет ошеломлена, но вряд ли станет оспаривать решение Императрицы и не посмеет проявить неблагодарность к баронессе Аракчеевой, отрекомендовавшей её.
— Я… Благодарю Вас, дядюшка, — неуверенно улыбаясь, словно бы пытаясь понять, какой именно реакции от нее ожидают, княжна коротко поклонилась, — тогда, если Вы не возражаете, я заберу сейчас некоторые вещи.
Дождавшись одобрительного кивка со стороны дядюшки, она спешно покинула гостиную, продолжая прижимать к себе сверток. До последнего она опасалась вопроса о том, что удерживала в руках. Но, похоже, князь предположил, что
***
Российская Империя, Санкт-Петербург, год 1863, декабрь, 4.
Каждый визит в Зимний отпечатывался в памяти Катерины, но сегодняшний, пожалуй, она могла бы выгравировать на сердце, куда позже добавятся еще две даты, определяющие её жизнь. Будут ли они важнее этой — она и сама не даст ответа. Но об одном не пожалеет — о мгновении, когда утонула в штормящем море, умирая и рождаясь под звук пистолетного выстрела.
Ничего не менялось: Мария Александровна, ожидающая её, всё так же была одета в простое темное платье, и всё так же бессознательно прокручивала доставшиеся от матери кольца на безымянном пальце. В будуаре всё так же горело не более десятка свечей, что придавало небольшому — по дворцовым меркам — помещению какого-то домашнего уюта. Всё так же кроме государыни здесь не было никого: даже обер-гофмейстрину отослали легким кивком головы. Ощущая себя той, которую за секунду до смерти помиловали за неизвестные, невесть когда открывшиеся, заслуги, Катерина замерла у входа, не решаясь шевельнуться. То чувство, что охватило её, вряд ли являлось трепетом: скорее легкой паникой от неуверенности — а достойна ли она этого момента? И имеет ли право находиться здесь сейчас? Папенька столь часто говорил, что не место ей среди фрейлин, пусть даже Ея Величества, что княжна уверовала — это не для нее, какой бы ни была причина. И теперь, когда баронесса Аракчеева выхлопотала для нее сей шанс, казалось, что это неправильно, и в глазах Императрицы она прочтет нежелание приближать ту, репутация семьи которой запятнана связью с покушением на Наследника Престола.
Все смешалось в тугой ком, где не удавалось уже найти рационального зерна и отсеять его от глупых и беспочвенных предположений.
— Подойдите ко мне, Катрин, — мягко обратилась к ней Мария Александровна, забирая со столика маленький футляр темно-синего цвета.
Княжна сделала неуверенный шаг вперед, не зная, куда деть руки, и можно ли оставлять взгляд прямым. Не должна ли она его опустить? Государыня понимающе улыбнулась, дожидаясь, пока девушка окажется в трех шагах от нее.
— Возьмите, — бархатный прямоугольник оказался в поле зрения Катерины, всё же опустившей голову, дабы не показаться непочтительной; дрожащие руки потянулись к царскому подарку, но в нескольких дюймах от него замерли, словно бы их сопровождал немой вопрос о дозволенности на прикосновение к заветной вещи. — Берите, берите, дитя, — разгадала её сомнения Императрица. — Вы давно уже заслужили носить его на своей груди. И если не по окончании Смольного, то после того, как Вы спасли жизнь цесаревичу, мне стоило пожаловать Вам эту должность.
— Благодарю Вас, Ваше Величество, — тихо, чтобы не выдать неровности своего голоса, произнесла княжна. Шелест юбок сопроводил новый, едва заметный шажок, прежде чем все еще подрагивающие пальцы обхватили заветную коробочку, чуть позже раскрывая её. На голубой ленте покоился вензель в виде крупной буквы “М”, усыпанный бриллиантами.
— Голицына Екатерина Алексеевна, с этого момента Вы являетесь моей штатной фрейлиной.
Официальное подтверждение из уст государыни прозвучало столь… неожиданно? Впрочем, оно являлось более чем просто долгожданным. Скорее чуть странно: Катерина еще не успела запамятовать, что
— Я не подведу Вас, Ваше Величество, и докажу, что эта честь была оказана мне не зря.
— Я верю в Вас, Катрин. И верю Вам.
Восемьдесят ступеней стали её личным восхождением на вершину, от которой когда-то пришлось отказаться. Фрейлинский коридор третьего этажа при первом взгляде на него пугал своей протяженностью и количеством дверей. Сопровождавшая Катерину статс-дама сообщила, что здесь более шести десятков комнат, чем привела ту в легкое замешательство: она предполагала, что штат государыни и Великих княжон и княгинь немал, но чтобы настолько?.. Остановка перед одной из высоких дверей дала основание полагать, что именно здесь пройдут последующие месяцы, а, возможно, и годы, новоиспеченной придворной дамы, коей было так странно называть себя. Грубый голос её сопровождающей подтвердил эти подозрения, и на этом графиня посчитала свою обязанность выполненной, поскольку без лишних слов покинула княжну, предоставляя той самостоятельно обживаться.
Толкнув безликую дверь, Катерина сразу же встретилась взглядом с парой удивленных, по-детски круглых серых глаз. От такой неожиданности она чуть замешкалась, прежде чем войти в просторную комнату, названную статс-дамой квартиркой. И только после этого удалось разглядеть обладательницу тех самых глаз: ей оказалась невысокая, ладно сложенная барышня, кажущаяся погодкой самой Катерине, с уложенными на две стороны по ровному пробору волнистыми золотисто-русыми волосами. Светлое платье её с воздушными рукавами и широкой атласной лентой на отнюдь не точеной талии (неужто корсетом пренебрегала?) делало незнакомку похожей на ангела. Едва завидев вошедшую, она определила на невысокий столик письмо, что держала в руках, и сделала короткий шаг вперед.
— Ты новенькая? — сразу же догадалась обитательница комнаты, радушной улыбкой приветствуя гостью. — Мадам Тютчева говорила о тебе, — продолжила она, подходя к не знающей, как отреагировать на поток слов, княжне, и попыталась отнять у нее ридикюль, — Катрин, верно? Или тебе привычнее на немецкий манер — Кати? Впрочем, если желаешь, могу звать тебя Катериной, — безостановочный щебет незнакомки заполнил всю квартирку. Испугавшись столь странного напора, Катерина неосознанно шагнула назад. Казалось, что ее собеседница везде: в воздухе, в стенах, в её волосах и аромате духов. Вроде бы когда-то удалось привыкнуть к говорливости Эллен, способной уболтать любого, но со стороны совершенно чужого человека слышать столько в свой адрес в качестве приветствия еще не доводилось.
— Здравствуйте, — коротко поклонившись незнакомке, княжна всё же отвоевала свой ридикюль, опуская его на стул с атласной обивкой.
— Опустим этот официоз — он еще успеет набить тебе оскомину, — рассмеялась барышня, — меня Александрой нарекли, но при Дворе и дома зовут Сашенькой. Да присядь ты, — заметив, что новенькая соседка все еще со странной опаской поглядывает на нее, она потянула ту за руку в сторону кушетки, вынуждая всё же занять предложенное место, и сама устроилась рядом.
— Рада знакомству, — понимая, что неприлично превращать предполагаемый диалог в монолог с ожиданием её ответов, Катерина произнесла то, что и следовало. Правда, похоже, Сашенька (как же сложно было звать ее так даже в мыслях!) не того хотела. Нахмурившись, она стянула губы в ниточку, что сделало её похожей на обиженного ребенка.
— Право, перестань стесняться! Я же не съем тебя. Расскажи о себе? Кто и откуда, почему о тебе государыня упоминала? Ты же штатская, да?
Далеко не на все вопросы удалось бы дать ответы, особенно на те, что касались Императрицы, но и молчать ей бы не позволили. Подавив усталый вздох, княжна сплела пальцы рук в замок, привычно ища в этом жесте успокоение.