Плачь обо мне, небо
Шрифт:
— Будьте покойны, Катрин, Вам это воздастся сторицей, — после недолгой паузы согласилась Императрица, на чьих тонких губах промелькнула улыбка. И что-то теплое шевельнулось в душе её фрейлины.
Николай, наблюдающий за этой картиной, не мог не отметить, что не зря он упрашивал Марию Александровну вручить шифр Катрин: она и впрямь могла стать добрым ангелом их семьи, и если не склеить уже разбитое, то не дать трещинам пойти дальше. Государыня, обретшая поддержку в лице новой фрейлины, кажется, смогла отвлечься от мрачных мыслей, направив энергию в деятельное русло. Сама Катрин, кажется, тоже прониклась изложенной идеей и на время забыла о семейной трагедии. Если бы и дальше между ними складывалось взаимопонимание, возможно, цесаревич сумел бы при помощи княжны Голицыной уговорить Императрицу перебраться в Ливадию. Отчего-то не существовало никакой
Та, что спасла его не раз, не могла нести в себе угрозы для него и всей царской семьи. Это цесаревич знал точно.
Комментарий к Глава одиннадцатая. Женское общество
*имеется в виду связь Марии Нарышкиной с Александром I, длившаяся 15 лет. Был ли это морганатический брак — неизвестно, но роман прервался в силу неверности дамы.
**у единственного дожившего до взрослого возраста сына Марии Антоновны — Эммануила, к слову, считавшегося ребенком от Александра I, детей ни в одном из двух браков не было. Поэтому Елизавета — лицо вымышленное.
***звание статс-дамы получали лишь замужние фрейлины, а также супруги крупных чинов: гражданских, придворных или военных. Это было следующей ступенью после камер-фрейлин, которыми становились незамужние и задержавшиеся в фрейлинах барышни.
========== Глава двенадцатая. С мечтой о близком пробужденье ==========
Российская Империя, Санкт-Петербург, год 1863, декабрь, 13.
Идея о возрождении Крествовоздвиженской Общины настолько захватила Катерину, что вот уже третий день она, как только выдавалась свободная минутка, всю себя посвящала этим мыслям. Родовое поместье Голицыных было решено сделать приютом для сирот, и теперь предстояло подготовить его к этому: изменить направленность некоторых комнат (зачем детям малая столовая, если есть большая? А ту можно сделать дополнительной спальней), продать дорогую мебель из некоторых помещений, но взамен нее приобрести более простую и в большем количестве: одних лишь кроватей и тумб понадобится немало. А помимо этого ведь и уборную нужно сделать общей, увеличив количество умывальников, и лазарет, коего никогда не было в усадьбе, сделать. Дела, внезапно навалившиеся на Катерину, да и не только на нее, но и на всех, кто принимал участие в этой затее, сильно обрадовали княжну. Она было порывалась и штат постоянный пополнить, ведь персонал для нового приюта еще требовалось набрать, но в ней нуждались во Дворце, и идею пришлось отбросить, как невозможную. Впрочем, просто навещать порой детей и помогать нянечкам в их работе, ей никто не запрещал.
Натягивая перчатки, Катерина покинула «квартирку», попросив занятую своим туалетом Сашеньку напомнить государыне, если вдруг та спросит, что она отправилась в Карабиху, забрать некоторые вещи. Мария Александровна, с благодарностью принявшая жест своей фрейлины, все же настояла на том, чтобы княжна навестила имение перед его передачей в государственную собственность и увезла все, что посчитает нужным. После некоторых раздумий Катерина поняла, что если украшения и платья для нее не представляют ценности, то последний раз наведаться в тайную комнатку маменьки и попробовать найти еще что-нибудь, связанное с теми же письмами, стоит. Пообещавшись Императрице, что она отлучится ненадолго, и к вечеру постарается возвернуться, княжна получила в свое распоряжение целый выходной, и ранним утром начала сборы, отказавшись от завтрака.
Внизу, возле ворот, ее уже ждали. Но не один лишь заказанный экипаж, о котором с Ее Величеством договаривалась Катерина: рядом, вытянувшись, словно на смотре, и заложив за спину руки, стоял граф Шувалов. Недоверчиво отступив шаг назад, всматриваясь в знакомую фигуру, княжна, забывая о приличиях, привитых ей гувернанткой в институте, сорвалась на бег, чтобы через несколько гулких ударов сердца сомкнуть ладони за спиной у жениха и ощутить крепкие объятия в ответ.
– Дмитрий! Как ты тут? – все еще не веря в его возвращение, Катерина коснулась ладонью его щеки, впрочем, тут же перекладывая руку ему на грудь: этот жест оказался слишком откровенным для нее, хотя, чуть смущенная, она не отвела глаз и продолжала в упор смотреть на жениха, счастливо улыбаясь. Они не виделись более месяца, и, оказалось, что разлука – мучительна. Нельзя сказать, что Катерина излишне в чем-то на него полагалась, или тяготилась одиночеством, но до недавних пор
– Его Императорское Величество приказали прибыть с докладом, - он улыбался, радуясь встрече не меньше своей невесты, но в этой улыбке крылось что-то страшное. Что-то, из-за чего Катерина чувствовала – не к добру это возвращение. Впрочем, мрачные мысли она упорно старалась сейчас от себя отгонять.
– С тем делом еще не покончено?
– Увы, - граф Шувалов качнул головой, все так же не отпуская княжну. – А ты, как всегда, забываешь о правилах?
Прекрасно зная, о чем говорит жених, Катерина отвела глаза: да, молодой барышне не пристало выходить без сопровождения, даже если она замужем. Но что такого страшного в поездке до родного имения? У выхода из Дворца везде стража, дорога до Карабихи изучена настолько, что опасаться разбойных нападений просто смешно, а в усадьбе нет никого, кто мог бы причинить ей вред. Хотя, конечно, зерно истины в этом всем было, но его княжна предпочитала не замечать и уповать на отводящую беду руку Богородицы.
С укором покачав головой в ответ на молчание невесты, где ясно читалось ее отношение к некоторым правилам, вследствие которых барышни выглядели во всех смыслах инфантильно, Дмитрий отстранился, вызвав тем самым полный непонимания взгляд. Спустя секунды в нем промелькнула тоска человека, готового к новой разлуке.
– Я не могу отпустить свою невесту одну, - непреклонным тоном оповестил он ее, а Катерина нахмурилась: Дмитрий никогда не оспаривал ее решений, неужели близость венчания давала о себе знать? – Поэтому я буду сопровождать тебя в поездке до имения.
– Как ты узнал, что я направляюсь в Карабиху?
– Болтливость моей сестры порадовала бы жандармов Третьего Отделения, - с усмешкой «сдал» он Эллен, а княжна в который раз не знала, благодарить подругу или же сделать ей выговор. Приняв поданную ей руку, она поднялась в карету и дождалась, когда жених последует за ней. Плотно захлопнулась дверца, и экипаж, покачнувшись, начал свое движение.
Дорога до родовой усадьбы Голицыных прошла в почти ничего не значащих беседах, где темы плавно перетекали одна в другую. Единственное, чего избегал Дмитрий – рассказов о государственном поручении и происходящих в Тобольской губернии беспорядках, каждый раз меняя мысль так, чтобы переключить внимание невесты на что-то иное. Катерина принимала это, но самой себе делала пометку: окольными путями допытаться самостоятельно. Она не любила, когда что-то утаивается. То же касалось загадок, собравшихся после смерти папеньки, и не желающих разгадываться: дядюшка молчал, говоря о том, что еще не время, а сама княжна пока лишь собирала детальки одну за другой, но цельная картина складываться не желала. Посетовав на скопление скелетов в шкафу их рода, Катерина достала из юбок прихваченное с собой письмо и протянула его жениху. Надежда на то, что Дмитрий сумеет что-то прояснить, почти не дышала, но попробовать стоило. Правда, взяла заветный лист с собой она по другой причине: быть может, удалось бы найти еще что-то, связанное с этими вещами, и по почерку, сравнив его, смогла бы установить личность автора.
Граф Шувалов, приняв сложенную втрое бумагу, развернул ее и цепким взглядом вчитался в столь аккуратные цепочки слов, что складывалось впечатление, будто писавший десятилетиями оттачивал искусство каллиграфии. Хотя, возможно, так оно и было.
«Родная моя,
не передать словами моих чувств, когда мне доложили о твоем отъезде и передали твое письмо. Отчего ты сама не сказалась мне? Боялась, что вознамерюсь остановить тебя? Но тебе же известно, что я никогда бы не пошел против твоей воли.
Помнишь, когда-то давно тебе пришлось уехать по просьбе твоей матушки? Мы не виделись три дня, а мне чудилось, что промелькнули годы. Но тогда я и представить не мог, что нам предстоит более долгая разлука. Не думал, что так мучительно – не иметь возможности прикоснуться к тебе, обнять, услышать твой смех, посмотреть в твои глаза. Если бы не… Впрочем, бессмысленно представлять, как бы сложилось все, будь мы в иных обстоятельствах.
Я буду жить мыслями о нашей встрече. Когда бы ей ни было суждено статься.