Плачь обо мне, небо
Шрифт:
– Вы тоже полагаете, что я слишком слаб? – внезапно поинтересовался Николай, но как-то отстраненно. Княжна, не уловившая связи между этим вопросом и их предыдущими фразами, не нашлась, что ответить, и просто присела на край постели.
– Если слабость – испытывать боль, то мы все слабы. Просто кто-то чуть сильнее, кто-то нет. Не испытывает боли лишь мертвец. А Вы живы, Ваше Высочество.
– Император всегда меня называл неженкой, – усмешка, едва проскользнувшая по лицу цесаревича, была какой-то горькой. – Особенно в моменты таких приступов. Как-то даже предложил матери меня в платье нарядить: мол, никто б не отличил от барышни. Говорил, что надо было меня вместо Александра в службу отдать.
– Но то говорил
Николай только как-то неопределенно пожал плечами. Или, скорее, попытался это сделать — полноценный жест в его положении не получился. Катерина отвела взгляд и хотела бы сменить тему, как ненароком вернулась мыслями к первым репликам:
– Приступов? Ваше Высочество, – на лице, к которому уже вернулся здоровый румянец, отразилось запоздалое осознание, — это не было простым шоком от сильного удара?
– Такое иногда случается при сильном напряжении спины, – цесаревич старался преподнести это как нечто незначительное, но не ощутить перемену настроения своей спутницы не мог. – Потому я и говорил, что Вам не следует винить себя – прогулка была моим желанием, и я знал возможные риски.
– Вы ведете себя как ребенок! Вам стоило бы относиться серьезнее к своему здоровью, – не сдержалась Катерина, рывком поднимаясь на ноги. На лице читался неприкрытый укор, но он поглотил ранее властвовавшую вину, и потому реакция оправдала себя для Николая. В синих глазах промелькнули хитрые искорки, но он старался сохранить серьезность.
– Не так давно Вы извинялись за каждое свое слово, а теперь стремитесь отчитать меня как мальчишку.
– Желаете, чтобы я вернула прежний манер общения?
– Не стоит, Катрин, – случайная вспышка ее гнева, смешанная с заботой, была важнее иного исполнения этикета, доказывая, что княжна еще жива, и подтверждение факта смерти папеньки не подкосило её окончательно. – Вам нужно отдохнуть, – переменил он тему, – Вы можете занять вторую половину кровати.
– Вы обратились не по адресу с таким предложением, Ваше Высочество.
– Не упрямьтесь, Катрин, — нахмурился цесаревич, однако его спутница только покачала головой. – Клянусь, что никто не узнает об этой компрометирующей ситуации, и я не предприму никаких смущающих Вас действий! – раскрывая ладони поднятых вверх рук, он улыбался. И сложно было не ответить тем же, но Катерина всё же сохранила бесстрастность голоса и взгляда.
– Я верю Вам, Ваше Высочество, но сейчас в отдыхе больше всего нуждаетесь именно Вы.
Опустившись в стоящее рядом с постелью кресло, чья обивка за десятки лет была протерта настолько, что украсилась бессчетным количеством заплаток, княжна перевела задумчивый взгляд на лежащий рядом мундир темно-зеленого сукна. Руки непроизвольно коснулись плотной ткани, пальцы дотронулись до золоченых пуговиц, перебирая их одну за другой.
– Вы были посланы мне небесами.
Прозвучавшая в тишине фраза заставила Катерину вздрогнуть и обернуться к цесаревичу, но ни единого слова не сорвалось с её губ: мерно вздымающаяся грудь Николая и его выравнивающееся дыхание говорили о том, что его почти сморил сон. Облегченно прикрыв глаза, княжна откинулась на спинку кресла – организм, существовавший на пределе своих сил теперь требовал отдыха: подрагивающие руки и ослабевшее тело желали покоя. А сознание невольно молилось о здравии Наследника престола.
Она и вправду ощущала эту незримую связь, созданную Творцом. Но не знала, благодарить ли за нее.
***
Задремавшая Катерина проснулась, когда густая тьма укутала деревню и заполнила комнату: свеча почти догорела – еще немного, и огонек бы потух. Николай все еще спал, но, похоже, ему стало легче: поза его сменилась, и он выглядел действительно расслабившимся, почти умиротворенным. Повинуясь случайному порыву, поднявшаяся с кресла княжна коснулась его прохладного лба рукой,
Хозяйка обнаружилась на кухне, по уши в мыльной пене: чистые тарелки выстроились в ряд, сверкая влажными краями, пока в большом тазу намывалась стеклянная салатница. В стоящем на печи чане нагревалась вода, предназначенная для последней порции посуды. Княжна, едва ли когда принимавшая участие в подобном действе, замешкалась, наблюдая за приютившей их женщиной. К домашней работе её не приучали: для всего этого существовали слуги, а молодая барышня должна была искусствам обучаться да манеры знать, но никак не полы мести и каши варить. Если маленькая Ольга еще как-то пыталась помочь кухарке пироги защипывать (вдруг ей ухватить до обеда тогда удастся), то старшие сестры в шкуру слуг влезть никогда не пытались. Но жизнь диктовала свои правила, и в ней порой все социальные слои причудливо перемешивались, теряя свои титулы и звания. Неловко смяв края шали, Катерина подошла к Аглае, окликая ту.
– Может, Вам помощь нужна?
– Вы, барышня, вряд ли к этому приучены, – бросив неодобрительный взгляд на её ухоженные руки, и впрямь не знавшие грубой работы, хозяйка отвернулась.
– Никогда не поздно попробовать что-то новое.
– Надо оно Вам, – буркнула крестьянка, впрочем, оторвавшись от своего занятия. Спустя несколько минут Катерине был выдан затупившийся нож с парой зазубрин у края и не так давно отмытый картофель: время близилось к ужину, и раз гостья изъявила желание посодействовать в этом, Аглая решила оное удовлетворить. Правда, пришлось следить, чтобы барышня по неопытности от картофеля одну лишь сердцевину не оставила, исчистив слишком усердно, да пальцы себе все не изрезала. Хотя от последнего уберечься не удалось, и пару раз лезвие всё же соскользнуло на белую ладонь.
К моменту, когда проснулся Николай, на печи уже доходило жаркое, а в самоваре закипел чай, и теперь Катерина разливала его по кружкам, наслаждаясь ароматом смородинового листа. Все это было непривычно ей, в новинку, и, наверное, оттого душа жадно вбирала каждую секунду, каждый запах, каждый звук этого вечера. Вошедший на кухню цесаревич, всё же совладавший с болью и ощущающий себя значительно лучше, задержал удивленный взгляд на княжне, так чудно вписавшейся в этот домашний быт. Темные волосы давно выбились из прически, и она просто переплела их в косу. С плеч то и дело грозился соскользнуть Павловский платок, и приходилось его придерживать. Даже в столь рутинных и не присущих аристократии хлопотах она сохраняла грацию и достоинство, но при этом выглядела настолько земной и настоящей, что не оставалось сомнений в её предназначении создавать уют и тепло. Дарить покой. Невольно подумалось, как счастлив будет её муж и дети, и сколь полон будет её дом самым главным и не зависящим ни от какого титула и статуса – любовью.
– Вам лучше? – наконец заметившая цесаревича, Катерина еле сдержалась от церемониального обращения. Николай кивнул, одновременно с этим отвечая на приглашение хозяйки пройти к столу. Как оказалось, он и впрямь проголодался, и это было явно добрым знаком – аппетит возвращался лишь после затихания приступов. За считанные минуты был окончательно сервирован стол, хоть это и звучало слишком громко для нескольких чашек, вилок да тарелок со скромным ужином. Но даже здесь манеры гостей сохранялись так, словно трапеза происходила во дворце. Первоначальная скованность, повисшая между собравшимися, постепенно истончалась, и уже через четверть часа неловкая беседа, начинавшаяся с обмена дежурными фразами, стала более осмысленной, хозяйка разговорилась, в то время как гости старались контролировать свои фразы, дабы не выдать настоящих личностей.