Плачь обо мне, небо
Шрифт:
– Вы только к озеру после наступления сумерек не ходите, – предостерегла их Аглая. Княжна лишь бросила удивленный взгляд на крестьянку, а вот цесаревич сразу решил выпытать причины подобного совета.
– Отчего же?
– Так призраки там являются ночами, – женщина пожала плечами. В ответ на это заявление Катерина со своим спутником обменялась улыбками, однако, заметив, с какой серьезностью смотрела на них хозяйка, растеряла всю веселость.
– Разве это не сказки, сочиненные для излишне непоседливых детей, которых иначе домой не загонишь в положенное время? – осторожно осведомилась княжна, делая еще один глоток из большой кружки со сколом.
– Кому сказки, а кому и быль, – поджала губы крестьянка, принявшись убирать со стола.
– Простите, –
Аглая хмуро оглядела своих гостей и отложила полотенце, усаживаясь обратно на стул. Кружка наполнилась смородиновым чаем, а маленькую кухоньку заполнил размеренный глухой голос женщины, что с каждым новым словом становился все увереннее и загадочнее одновременно.
– Во времена моей бабки эта деревня была больше, но даже тогда здесь жили лишь обедневшие дворяне, растерявшие все свое состояние, да крестьяне, принадлежащие князьям Голицыным. Дом на перекрестке, ныне сожженный и облюбованный беспризорниками да юродивыми, считался одним из самых добротных — там купец жил с двумя дочерьми. Жена его померла еще при родах вместе с третьим ребенком, второй раз он жениться не стал, чтя память покойной, растил девочек один. Младшая к моменту той истории уже замуж вышла, за какого-то польского пана, хотела и отца с собой забрать, но он отказался — мол, могила его жены здесь, куда он поедет. В общем, остался, и дочь старшая, Настасья, с ним. Тут да, оказия такая вышла — младшая первой замуж вышла, уж не знаю, почему. Да не в этом дело.
Пришло время — Настасья влюбилась. Вряд ли бы кто против этих отношений пошел — избранник ее уже своим домом жил, да только все смущал её разница в возрасте: ей шел двадцать первый год, а графу тому тридцать пятый минул, и все неженатым ходил. Помолвлен был, по расчету, да со свадьбой не торопился. Встречи между ними были тайными — Настасья не желала, чтобы прознал кто о её романе с графом, пока он сам не решит, что хочет быть с ней: виделись нечасто, условившись оставлять друг другу послания в дупле старого дерева, что у пруда. Пару раз в неделю там обнаруживались свитки, порой вмещающие в себя еще какую безделицу: цветок с поляны, веточку ягод, ленту цветную. Он, несмотря на возраст, влюбился как мальчишка, души не чаял в Настасье, да и она тем же ему отвечала. Пылкий роман был, красивый, но месяцы шли, а все оставалось по-прежнему: она таилась от всех, ждала его решения, граф терзался и сгорал от страсти, но и невесту обидеть боялся.
Дождалась, дурная: отец её, после смерти жены пристрастившийся к картам, все состояние проиграл, и это еще сильнее тяготило девицу, боящуюся признаться графу, что за ней приданого нет никакого. Пока же она медлила, старый купец продолжал последнее закладывать, и по пьяни как-то, в надежде отыграться у старого знакомого, последнее стоящее поставил на кон – дочь свою. Давно в нее тот господин влюблен был, о браке мечтал, да только Настасья-то по любви хотела, вот и отказывала. Говаривали, что споили отца ее нарочно, и все проигрыши были подстроены, да только если б не его страсть к картам, этого б всё равно не случилось.
Настасью к свадьбе готовить стали, через неделю священник в деревню должен был приехать, обвенчать молодых. А девица все не решалась графу своему рассказать о грядущем несчастье. И ведь спасением бы была ей та любовь: реши жениться на ней граф, от нелюбимого бы избавил в мгновение ока. Да только она-то гордой была, рассказать ему о своем положении не желала — боялась жалости его, чтоб любовь ей не убить. А он все медлил, не решаясь помолвку разорвать: все метался да метался, а день свадьбы близился. В невесте видел возлюбленную свою, в поцелуях ее чувствовал другие губы, а все жалел нареченную. Пока та не начала подозревать, что чувства остыли, и уже не из любви он с ней. Доброй она была, понимающей, жаль, что счастья своего так и не обрела: отпустила она жениха своего, чтобы не мучить обоих, бросился он к Настасье, да судьба решила все иначе. В тот день дороги на тракте размыло,
– А что в письме было? – любопытство княжны озвучил цесаревич, пока та пребывала в состоянии легкой задумчивости, будучи погружённой в историю.
– Да не упомню я уже, – Аглая вздохнула. – Не винить себя в её смерти просила, счастья с невестой желала. Так, вроде.
Катерина бездумно сделала еще глоток давно остывшего чая. Перед глазами стояли нарисованные поведанной историей картины, и, кажется, она догадывалась, что могла написать графу потерявшая всякую надежду, но не решившая пойти против себя, девушка. То же, что рвалось бы из-под её пера, очутись она на месте несчастной Настасьи.
Я хочу, чтоб Вы помнили обо мне. И не хочу, чтобы помнили, если эти воспоминания причинят Вам боль. Потому что более всего на свете я желаю Вам счастья.
– Более всех качеств вред наносит гордость, – нахмурился Николай, прерывая размышления Катерины, что тут же обернулась к Наследнику престола.
– Ей стоило требовать от графа немедленно разорвать помолвку?
– Ей не стоило брать на себя решение, которое должны были принять они вместе. Он имел право знать все.
Молчаливый спор, что вели цесаревич и княжна одними взглядами, мог длиться вечно: если Николай смотрел на спутницу с легкой иронией, желая продолжить беседу, то она скорее упрямо и стойко отвечала ему, не намереваясь принимать его мнения.
– И чувствовать себя обязанной ему за спасение, сомневаться в том, что венчались они по любви, а не из сострадания?
– Всем женщинам свойственно подвергать сомнениям искренность и природу чувств?
Намек, проскользнувший в этой фразе, благополучно был не замечен и принят за излишнюю мнительность и привычку искать двойное дно там, где его нет.
– Вам это известно лучше, чем мне, Ва… – Катерина запнулась, чуть было не порушив всю конспирацию этим обращением. И осознав, что вновь перестала следить за тем, что говорит. Прервавшись на полуслове, она опустила глаза, выравнивая дыхание. – Простите. Если Вы позволите, я удалюсь – время уже позднее.
Поднявшись из-за стола и усилием воли заставляя себя воздержаться от требующегося по этикету реверанса, княжна перевела взгляд на хозяйку дома. Та, похоже, поняв все без слов, тут же отложила мятое полотенце, коим натирала гранёный стакан, и жестом пригласила гостью следовать за ней. Проследив за покидающей кухоньку барышней, Николай позволил себе едва заметную улыбку. Как ни посмотри, а это напоминало побег.
***
Сон не шел. Катерина уже наизусть прочла три сонета на французском, памятуя о том, что обычно это утомляло ее уже на первом, перебрала мысленно всех ближайших родственников по их полным титулам и заслугам, а глаза все не желали закрыться. Давно не беленный потолок, покрытый паутиной трещин, был изучен до последней пылинки, лай собаки где-то на другом конце деревни разобран по нотам. Казалось, что эта ночь к концу не подойдет никогда. Спина затекла, и безумно хотелось сменить положение тела, но княжна опасалась тем самым создать шум и разбудить устроившуюся за стенкой хозяйку. Промаявшись еще с полчаса (хотя точного времени она бы не назвала, окончательно в нем потерявшись), Катерина всё же осторожно перевернулась на бок и присела на постели. Скрип и шорох показались столь громкими, что перехватило дыхание. Выждав немного, дабы убедиться, что Аглая не проснулась, княжна спустила ноги на пол, тут же вздрогнув от скрипа рассохшихся половиц. Если удастся одеться и незаметно выбраться на улицу, ей несказанно повезет: всё же, коротать бессонную ночь приятнее вне стен душной спальни.