Плачь обо мне, небо
Шрифт:
– Императрица возвращает тебя ко Двору? — встрепенулась княжна, готовясь выказать свои искренние поздравления. Не так давно государыня Мария Александровна дала разрешение старшей дочери графов Шуваловых на временное снятие обязанностей свитской фрейлины, ввиду невозможности ее присутствия при Дворе по семейным обстоятельствам. По истечении времени вернувшая равновесие мыслям в Италии Елена возжелала вновь служить Ея Величеству, о чем и уведомила в письме.
– Государыня была так великодушна, что дозволила мне вернуться к своим обязанностям.
– Эллен, я бесконечно рада за тебя! Только я не могу взять в толк, какое это отношение имеет к моему замужеству? Ты беспокоишься, что не сможешь присутствовать на венчании?
– Варенька Чернышевская по секрету обмолвилась мне,
Напоминание о том дне неприятно резануло слух Катерины, успевшей уже позабыть о странном поведении папеньки, настаивавшем на том, чтобы она передала свой шифр кому-либо из девочек. Слова о том, что негоже ей в услужении ходить, осели в памяти и вызывали множество вопросов. Отчего Алексей Михайлович так отрицательно был настроен к статусу свитской фрейлины для своей дочери? Тон, коим была произнесена та фраза, словно бы ставил ее, простую дворянку, выше императорской четы, что даже в мыслях-то выглядело абсурдно. И никаких оснований думать так не существовало. Сколь сильной мечтательницей в юном возрасте бы ни была княжна, но в обстоятельствах своего рождения и положения она не имела сомнений. А потому папенькины слова казались ей глупыми, но как бы то ни было, они были обязательны к исполнению.
– Полагаешь, что Ее Величество по одной лишь твоей просьбе назначит меня фрейлиной? Эллен, я знаю о Ее благосклонности к тебе, но это уже излишне смелая мысль.
– Не одной лишь моей просьбой – рекомендацию согласна дать бывшая фрейлина государыни, Софья Андреевна Дашкова. Это почти решенный вопрос, Кати! Соглашайся! Или же ты не желаешь жить при Дворе?
Императорская фамилия и впрямь благоволила Шуваловым, что обсуждалось в дворцовых сплетнях не раз, но так и оставался неразрешённой загадкой вопрос причины столь теплого отношения к графской семье. Предположения выдвигались одно другого невозможнее, однако все эти слухи члены дома научились оставлять за спиной, а на прямые расспросы отвечали лаконичным “За заслуги пред Отечеством”, что можно было трактовать как душе будет угодно. Катерина же, которую совершенно не интересовали чужие взаимоотношения и грязное белье, никогда не допытывалась о подобном, принимая близость графской фамилии к Императору как должное. Видя заминку потерявшейся в своих мыслях подруги, Елена победно улыбнулась.
– Qui ne dit mot consent*, – назидательно произнесла Шувалова, – значит, в Петербург поедем вместе. Я переговорю с Софьей Андреевной, и мы решим, когда тебя представить государыне.
– Пустое все это, – отмахнулась Катерина, видя, как далеко уже витают мысли ее подруги. Хотя, что греха таить, попасть в свиту, даже не Императрицы, а одной из Великих княжон, она была бы счастлива. Но если папенька считал, что ей не место при Дворе, возможно, он не без оснований пытался оградить ее от чего-то.
– Зато ты будешь первой, кто увидит моего жениха.
– И чьей же королевой ты станешь? – повеселев, осведомилась княжна. Глаза Елены загадочно блеснули.
– Папенька устроил мою помолвку с Георгом Августом Прусским, внуком** Фридриха Вильгельма Третьего от его второго брака, а государыня приданное обещалась вручить. После свадьбы я уеду в Рим, и надеюсь, что семейные заботы не захватят тебя настолько, что ты не сможешь навещать меня, – последняя часть фразы была произнесена нарочито строгим тоном, сменившимся дружным смехом.
Сколько бы тысяч верст их ни разделило, но оставались белокрылые вестники-письма, которым никакие расстояния не преграда. И если даже Елена не затоскует по дому, что вполне ожидаемо, то сама Катерина с радостью вырвется из тихой Карабихи. Хотя, Дмитрий что-то упоминал про Карлсруэ, и потому велика вероятность более частых встреч: расстояния в Европе не сравнимы с теми, что на Родине. Только маменьку покидать тяжко, загрустит старая княгиня, когда вылетят дети из родного гнезда. Ирина вот-вот даст согласие на помолвку с графом Перовским, Петр давно готов Настасью под венец позвать, да только
Слушая речи Елены, в собственных мыслях уже обвенчавшейся с прусским принцем, Катерина рассеянно улыбалась не в силах выбросить из головы последний разговор о ходатайстве Дашковой за нее перед государыней. Должность фрейлины манила все сильнее и сильнее, и голубой бант, украшенный вензелем Императрицы, приобретал оттенок моря перед штормом.
***
Российская Империя, Санкт-Петербург, год 1863, август, 29.
Дождавшись, когда захлопнется дверь за посыльным, что был вызван принять письмо в Карабиху, Алексей Михайлович ослабил узел домашнего шлафрока и с тяжелым вздохом отклонился на спинку кресла, которое занимал все утро. Строки, выскользающие из-под кончика перьевой ручки, сплетались в письма, готовые разлететься за пределы Петербурга. Лишь в самую последнюю очередь князь Голицын решился несколько слов черкануть и супруге, дабы объяснить свою задержку и смену курса: в Петербургской квартире, пустовавшей столько времени, он оставаться не намеревался, но возникшие внезапно дела требовали его личного присутствия в столице и как можно более долгого нахождения вдали от семьи. Заверяя Марту в том, что к исходу следующей недели он вернется в имение и на сей раз останется рядом с ней и детьми на более долгий срок, Алексей Михайлович мысленно просил у княгини прощения за обман. Но бумага не краснеет, и ей нет дело до того, сколь лживы впитанные ей в себя строки. А самому князю покаяться теперь суждено лишь перед Богом: вряд ли Император дозволит в последний раз обнять супругу и детей.
Сорвавшееся покушение на Наследника Российского Престола в какой-то мере стало даже облегчением для князя: грех за отнятие чужой жизни на свою душу ему брать не пришлось, и хотя бы за это он мог благодарить Бога. В том тщательно составляемом плане, призванном вновь вознести над прочими дворянами род Голицыных, не должно было появиться лишних жертв, и пуля предназначалась Императору: цесаревич за свою короткую жизнь такого конца не заслужил. Ежели вспоминать прошлое, то ничьей гибели Алексей Михайлович и вовсе не желал — сменить власть, свергнуть Романовых, но не уничтожать. Пока не явился змей коварный, нареченный князем Трубецким. Борис Петрович сумел склонить мягкое сердце князя Голицына к тому, что революционные действия должны быть резки и неотвратны. И боль, что испытали все члены княжеского рода, должна была сполна достаться тем, кто в ней оказался повинен. Видит Бог, Алексей Михайлович не желал самого страшного из исходов и как мог откладывал день, когда все решится, одновременно с тем подготавливая иной план, не озвученный в беседах с шурином. Но отчего-то Борис Петрович решил поторопиться и внезапно сменил цель с Императора на Наследника, не оставляя выбора князю.
Когда до Петербурга дошли слухи о произошедшем в Таганроге, сомнений в том, что пути назад нет, и впереди лишь барабанная дробь как знак возведения ружей, не осталось. Крестьянин обязательно сдаст того, кто приказал ему направить пистолет на цесаревича: терять поляку уже нечего. Поэтому, как только дело дойдет до государя, начнется отсчет на минуты.
– Князь Алексей Михайлович Голицын?
Или даже на секунды. Потому что жандармы Третьего Отделения под командованием Василия Андреевича Долгорукого не станут ждать. И стучать в незапертые двери.
– Чем могу быть полезен, господа?
Разыгрывать спектакль перед этими людьми нет никакой надобности, но не говорить же, что последние часы прошли в ожидании личных ищеек Его Величества. Однако и препятствовать задержанию князь не намеревался: он признает свою вину, но не раскаивается в мыслях против государя. Эти убеждения в верности деяний на благо рода останутся с ним до последнего мига, когда сентябрьское небо померкнет, и жизнь перестанет теплиться в этом теле.
– Именем Его Императорского Величества Александра Николаевича Вы обвиняетесь в заговоре против Наследника Российского Престола.