Плач палача
Шрифт:
– Я этого не говорил, – сказал Родионов. – Просто я вижу, что вас что-то тревожит.
– Почему на двери нет замка?
– Он не нужен, – пожал плечами Родионов.
– А кто определяет: нужен он или нет?
– Кто определяет? – Доктор в замешательстве посмотрел на Виту.
– Никто не определяет. Просто не принято вешать здесь замок.
– У вас в квартире есть замок? – спросил Баклагов. – На входной двери.
– Есть, – кивнул Родионов.
– Вот и здесь надо врезать.
– Зачем? Чтобы никто не вошел сюда?
– Да.
– А кого вы не хотите сюда впускать? Кто этот человек?
Баклагов настороженно посмотрел на доктора и ничего не ответил.
– Сколько дней в году? – неожиданно спросил Родионов. – Отвечайте, быстро.
– Пятьсот!
– Солнце вращается вокруг Земли – правильно?
– Нет, – сказал Баклагов. – Наоборот.
– Что такое лед?
Баклагов прикрыл глаза рукой и сказал глухо:
– Я устал! Я не хочу больше разговаривать с вами.
– Что такое лед? – настойчиво повторил Родионов.
Баклагов покачал головой и прошептал:
– Какая-то пустота в голове.
Родионов вздохнул и поднялся с кровати. Вита вопросительно посмотрела на него.
– Трифтазин, – сказал Родионов. – И феназепам. Надо, чтобы он успокоился немножко. Завтра я им займусь вплотную.
– Хорошо, – кивнула Вита и посмотрела в окно. На улице уже было темно.
– Вы присматривайте за ним, – сказал доктор. – У него сейчас симптоматика раскрылась во всей красе.
Он вышел.
– Паша, – сказала Вита санитару, – ты уложи его.
– Ложись! – Паша прикрыл за медсестрой дверь и вернулся к койке Баклагова. – Я тебе говорю!
– Я уйду завтра отсюда, – сказал Баклагов и посмотрел на санитара. – Тревожно мне здесь что-то.
– Куда ты уйдешь? – усмехнулся Паша. – Отсюда просто так не уходят.
– Почему?
– Псих должен вылечиться сначала, – пояснил Паша.
– Псих? – удивился Баклагов. – Кто это?
– Ты. – Паша смотрел на него насмешливо. – Кто же еще?
– Вы по возрасту годитесь мне в сыновья, – пробормотал Баклагов. – И такое себе позволяете. Кто вам дал право?
– А здесь все имеют право, – сказал Паша. – Все, кто одет в белые халаты. А кто не в халате, а в больничной пижаме, – те прав не имеют.
– Как же так? – не понял Баклагов. – Ведь вы и я – мы оба люди.
– Ты не путай святое с грешным, – посоветовал Паша. – Я – человек, а вот ты шизофреник. А это, дорогой, разводит нас по разные стороны.
Лицо Баклагова приняло страдальческое выражение.
– Вы сказали – шизофреник? Это обо мне?
– Конечно.
– Разве я болен?
– Если бы ты не был болен, тебя бы сюда не упрятали.
– А что это за место, куда я попал?
– Ты еще не понял? – поразился Паша. – Добро пожаловать, ты в дурдоме.
– Нет, – покачал головой Баклагов. – Вы шутите.
– Какие могут быть шутки? – пожал плечами Паша. – Это психушка, а ты – псих.
– Это жестоко – то, что вы говорите.
– Да ну? – удивился Паша. – Это травмирует твою нежную душу?
– Это причиняет мне боль.
– Неприятно, когда узнаешь, что ты дурак, – согласился Паша.
– Вы злой, – сказал Баклагов. – Вы злой и жестокий.
– Заткнись, – посоветовал Паша. – Мне надоело слушать тебя.
– Зло творить опасно…
– Заткнись! – крикнул Паша и ударил Баклагова в грудь.
Тот охнул и упал на кровать.
– Зачем ты так? – спросил наблюдавший за происходящим Коля.
– Помолчи! – не оборачиваясь, бросил Паша.
– Зло наказуемо, – сказал Баклагов.
– Оно наказуемо, когда выходит на поверхность, – усмехнулся Паша. – Но ведь есть тысячи способов спрятать концы в воду.
– Зло не спрячешь, – сказал Баклагов.
– Это тебе только кажется, философ.
Паша нагнулся над Баклаговым и ударил его кулаком в живот. Баклагов скорчился на кровати, хватая воздух ртом.
– Вот видишь, – сказал Паша. – И даже следов на теле не осталось. А ты говоришь – не спрячешь.
Он вышел из палаты, прикрыв за собой дверь.
– Ты не связывайся с ним, – сказал Коля. – Здесь жаловаться некому.
Проходя мимо столика дежурной медсестры, Паша поинтересовался:
– Матвеев пришел?
– Да, – сказала Вита. – Он там, в дежурке.
Паша заглянул в комнату. Матвеев сидел за столом и резал колечками колбасу.
– Ну? – сказал Паша. – Принес?
Матвеев поднял голову.
– Принес. А ты где пропадаешь?
Паша присел на стул.
– С новеньким беседовал, – сказал он. – Из восьмой палаты. Он, кажется, философ.
Матвеев нарезал колбасу и протянул нож Паше:
– Хлеб порежь.