Плач палача
Шрифт:
– Меня, может быть, скоро выпишут, – сказал Коля. – Родионов сегодня сказал.
Баклагов повернулся к нему и посмотрел долгим взглядом.
– Да, брат, вот так-то, – сказал Коля. – Домой отправят.
– Ты работаешь?
– А как же, – Коля улегся на кровати поудобнее. – Я токарем на «Штамповщике» – знаешь?
– Знаю, – сказал Баклагов.
– А сам-то ты где работаешь?
– Нигде.
– А живешь?
– Нигде.
– Как это – нигде? Ты не местный, что ли?
– Не местный.
Коля приподнялся на локте:
– А «Штамповщик» наш откуда знаешь? Бывал там?
– Нет, – сказал Баклагов. – Я вообще первый раз в вашем городе.
– Ничего не понимаю, – замотал головой Коля.
– И я не понимаю, – спокойно сказал Баклагов. – Просто знаю про твой завод – и все. К нему шестым трамваем можно доехать, да?
– Можно, – кивнул Коля.
– А директорский кабинет у вас на третьем этаже. Так?
Коля лег на спину и рассмеялся.
– Да ты меня просто разыгрываешь. Ты был у нас на заводе.
– И у тебя в цеху есть собственный шкафчик для вещей, – продолжал Баклагов. – На дверце старый календарь висит: там рыбак с удочкой на картинке.
Коля перестал смеяться и лежал, глядя в потолок, мучительно о чем-то размышляя.
– Может, ты мне еще скажешь, за какой год этот календарь? – наконец спросил он.
– Там только две первые цифры видны, – сказал Баклагов после небольшой паузы. – Единица и девятка, а дальше пусто – оторван. Я же говорю – старый календарь.
Коля смотрел в потолок, и на его лбу выступали капли пота.
– Лоб вытри, – сказал Баклагов. – Что это с тобой?
– Душно мне чего-то, – не поворачивая головы, хрипло сказал Коля. – Жарко здесь очень.
Вечером Родионов вызвал Баклагова к себе в кабинет и беседовал с ним полчаса. Удовлетворившись беседой, он назначил дополнительные лекарства.
– Все будет нормально, – сказал Родионов. – Поверьте мне.
– Что вы понимаете под словом «нормально»?
– Я имею в виду ваши проблемы с самочувствием.
– Я чувствую себя неплохо.
– Согласен с вами, – кивнул Родионов. – Но мне кажется, что вам надо немного отдохнуть.
– От чего?
– Ни от чего. Просто отдохнуть.
– Это вы так решили?
– Я.
– Но ведь вы врач, не так ли?
– Совершенно верно.
– Разве дело врача определять, надо отдыхать человеку или нет? И еще назначать при этом лекарства? Если я просто нуждаюсь в отдыхе, зачем же меня насильно лечить?
– Вас никто насильно не лечит, – мягко сказал Родионов.
– Значит, я могу отсюда уйти?
– Это нежелательно.
– Могу или нет?
– Нет.
– Почему?
Родионов вздохнул.
– Мне вчера санитар сказал, что это заведение – дурдом. Это так?
– Кто это вам сказал? – поморщился Родионов.
– Паша. Тот, который убился.
– Он неправильно выразился.
– А как правильно?
– Больница.
– Психбольница?
– Психиатрическая больница.
– А какая разница?
– Звучит более прилично.
– Значит, меня здесь лечат от этого, – Баклагов показал на свою голову.
– Пока мы больше наблюдаем за вами.
– А потом начнете лечить?
– Если возникнет необходимость.
– А кто определит: она возникла или нет?
– Я.
– Итак, вы решите: правильно я мыслю или нет. Вы знаете, как именно надо мыслить, да? Вы знаете, какие мысли правильные?
– Мы позже с вами об этом поговорим, – сказал Родионов. – Не возражаете?
– А если я скажу, что возражаю?
– У меня нет времени сейчас. Я все равно не смогу продолжить с вами беседу, даже если вы будете настаивать на этом.
– Значит, вы определяете продолжительность беседы? Я не имею никакого отношения к этому?
Дверь приоткрылась, и в кабинет заглянул человек в белом халате.
– Заходи, – сказал Родионов. – Мы уже закончили.
Баклагов встал со стула и молча вышел.
– Выручил ты меня, – сказал Родионов человеку в белом халате. – Такой больной попался – почемучка. Не отвяжешься.
– Что у него?
– Похоже, шизофрения.
– А-а, тогда понятно. Философствовать может сколько угодно. Ты гони его – и все дела.
– Для этого ему надо сказать, что он болен и что у меня таких, как он, полсотни.
– Вот и скажи.
– Не могу, – покачал головой Родионов. – Я смотрю ему в глаза – и не могу.
– А ты не смотри. Псих – он и есть псих, как говорит мой сынишка. И разговор с ним должен быть соответствующий.
Свет в палате погасили. Баклагов лежал на спине, вспоминая происшедшее с ним за последние дни. Коля на своей койке ворочался, и в его дыхании чувствовалось что-то нехорошее.