Плач по красной суке
Шрифт:
Я прислушалась.
— Гони шырок! Шырок гони! — осипшим шепотом хрипел он и показывал на мою кошелку.
Я проследила за его взглядом. Из моей сумки выглядывали плавленые сырки по пятнадцать копеек. Я с радостью вручила их Тристану. Он не поблагодарил меня и тут же занялся сырками.
Когда я оглянулась, он уничтожал их с такой жадностью, будто их сейчас у него отнимут.
Он не узнал меня, и мне стало тошно.
Господи, до чего гиблое пошло поколение!
— Жизнь моя, иль ты приснилась мне? — однажды сказала Ирма. — Давайте выпьем. — Она решительно отложила вязанье и окинула наше застолье каким-то исступленным
Я налила ей с полстакана водки. Она тяжело перевела дух и, опрокинув в рот все содержимое стакана, долго сидела с закрытыми глазами. Я испуганно наблюдала за ней, предлагала закуску, но она не реагировала.
Потом вдруг встрепенулась и заметно повеселела.
— Если бы не выпивка, было бы еще хуже, — как бы оправдываясь, сказала она, перехватив мой настороженный взгляд. — Я поздно начала. Что бы ни случилось, но спиться я уже не успею.
— Было бы желание — все можно успеть, — возразила я.
— Если бы не сын, то, пожалуй, успела бы, — согласилась она. — А вам не кажется, что мы давно живем в аду?
Это были мои заветные мысли.
— Загробный мир, — начала я. — Гроб как бы посредине. Отсюда — тот мир загробный, оттуда — нет.
Я развеселилась и стала излагать свою теорию, заявила, что, по-моему, мы живем в фантастическом заколдованном царстве, о котором миру известно куда меньше, чем о дикарях Центральной Африки. Я собиралась писать и имела намерение донести эту фантасмагорию до всеобщего сведения.
— Ничего не выйдет, — наконец сказала она. — Наша реальность не поддается осмыслению, потому что, пока вы ее осмысливаете, она, как трясина, затягивает вас. Что можно изобразить, стоя по шею в дерьме? Нет, нашей реальности в глаза не заглянешь, это все равно что встретиться взглядом с Медузой Горгоной: один прямой взгляд — и тебя не станет, ты ее жертва и ее пища. Все мы тут давно проглочены, и уже начался процесс переваривания. Мы заживо разлагаемся, потому что отравлены ядом вседозволенности, которую мы именуем свободой. Нет, беспристрастного, холодного наблюдателя тут быть не может. Все мы участвуем в процессе, все беспомощно барахтаемся в этой вонючей трясине, одной из пищевых артерий нашей всепожирающей гидры. Участвуя в процессе, нельзя изобразить его со стороны. Где нет дистанции, не может быть никакого изображения. Даже для простой фотографии требуется определенное расстояние, но и этого небольшого расстояния нам себе не отвоевать. Мы можем пятиться от этой Медузы сколько нам угодно, пятиться с отвращением, но она всегда будет обволакивать нас со всех сторон, потому что мы давно находимся в ее желудке. А оттуда еще никто не вышел целым и невредимым, в твердом уме и доброй памяти. Все мы монстры и калеки. О нас никто никогда ничего не узнает.
Меня ужаснула ее речь, я не поверила ей. Несколько лет назад я вышла замуж за писателя и сама начала писать. Пара моих рассказов уже была опубликована. Я была влюблена (разумеется, не в мужа) и жила в угаре собственных страстей. Я полагала, что моя исключительная индивидуальность, незаурядные способности, оригинальность и роковые страсти толкают меня на путь прелюбодеяний. На самом деле это была все та же гидра. Собственными руками я разрушала единственную нишу, ячейку жизни и безопасности, дарованную мне судьбой. Брак казался мне тюрьмой, я мечтала о свободе, дерзала жить дальше и писать.
— Брак — звено в цепи, — говорила Ирма. — Какая цепь, такое и звено. Как сказал один знакомый алкоголик «Хорошую вещь таким словом не назвали бы».
С тех пор прошло лет десять, и нет уже моих резвых сверстников и собутыльников, с которыми мы так отважно дерзнули писать. Сгинули мои бойкие однолетки, погибли, сошли с ума, сбежали в Америку, сели в тюрьму, спились или просто канули невесть куда. Навсегда замолчало мое поколение. Погибло, как гладиатор, — у всех на глазах, в неравном бою с диким зверьем, и никто не заметил их скромного героизма. Те же немногие, кто выжил, научились говорить все, кроме правды, и никогда не говорить о себе. Ничего конкретного не узнаешь из выхолощенной, бесполой беллетристики.
Мы же продолжаем пировать как ни в чем не бывало, праздновать свою триумфальную победу, победу над честностью, справедливостью, умом, мужеством и талантом. Давно пропиты остатки здравого смысла. Люди научились пить и молчать — людей не стало, и пышным цветом разросся на этой помойке всяческий бурьян, и смердит она на весь мир, и гибнет в ней без возгласа, без крика все живое.
А мы все пируем, и нет конца этому зловещему застолью.
Щучка Аллочка
На этот раз главным украшением праздничного стола является рыба «фиш». Разукрашенная ломтиками лимона и веточками петрушки, она распласталась на шикарном блюде кузнецовского фарфора. Кажется, это был судак, но точно утверждать не берусь, потому что не знаю, как он выглядит. Мне ни разу не довелось покупать судака в магазине. Обычно их достают по большому блату через каких-то таинственных знакомых. Ну а фаршированного судака вы и вовсе не достанете ни за какие деньги, его еще надо уметь приготовить, а умельцы, владеющие этими хитрыми рецептами, давно вымерли. А если они в свое время и пытались передать свои кулинарные навыки родным и близким, то позднее, с исчезновением многих продуктов питания, все эти веками отработанные тонкости кулинарного искусства были забыты. Может быть, осталась еще пара старух, которые хранят в своей склеротической памяти эти драгоценные рецепты, но очень мало шансов, что в их нищий затон вдруг заплывет такая шикарная рыба, как судак. Нет, на такое дно дефицит обычно не опускается, его перехватывают в более высоких слоях общества, перехватывают, а потом варят или жарят на сковороде, как простую треску или хек.
Не исключено, что какая-нибудь отважная хозяйка, вспомнив свою бабушку, выберет из кулинарной книги соответствующий рецепт и, руководствуясь им, рискнет заняться столь хитрым делом, но напрасно будет стараться, только погубит ценный продукт. По кулинарной книге что-нибудь, наверное, можно сварганить, но только не фаршированную рыбу. И не за горами то время, когда вы не попробуете этот деликатес ни за какие деньги. Большинство и теперь прекрасно обходится без него. Я с ним совершенно согласна: без фаршированной рыбы можно обойтись. Запросто можно отказаться от судака, от семги, от миног, буженины и всех прочих деликатесов — была бы картошка, хлеб да водка. Не было бы войны да тюрьмы — плебейская мораль.
И все-таки я на всю жизнь запомнила эту громадную рыбину на голубом блюде — ее нежный вкус и аромат. Спасибо скромной труженице Глафире Борисовне, которая не только изловчилась поймать эту редкую рыбину, но к тому же владела секретом ее приготовления. До сих пор мне не вполне понятно, от каких щедрот душевных пожертвовала она эту роскошь для нашего убогого праздничного стола. Не иначе как почтенная дама выходила на пенсию и решила нас побаловать. А может быть, изловив по дикой случайности такую красавицу и владея секретом ее приготовления, почтенная дама сочла кощунством есть ее в одиночку.