Плацкарт
Шрифт:
–Лех, выкинь, по-братски прошу, – поморщился Рязанов. – Не хватало еще в этой вони четыре часа ехать.
Тихомиров кивнул, взял пакет с мусором, зацепил двумя пальцами бутылку, но не удержал мокрое стекло. Бутылка выскользнула из его рук, и, обдав полицейских тухлой пеной, упала на пол.
И разбилась.
*****
–Ай! – воскликнула Алена.
Консервная банка с кукурузой, которую она купила для салата, чтобы насладиться им в купе после того, как пассажиры отстанут от нее с просьбами, проявила своеволие. Острая крышка-ключ буквально цапнула ее за палец, когда вагон качнуло на повороте. Капля крови упала на стол, и Алена досадливо размазала ее полотенцем. Вывалив кукурузу в миску с запасенными и
Напарница Алены спала на верхней полке. Ей предстояло сменить Алену в Омске, а той больше всего хотелось разбудить подружку, рассказать ей о троице пассажиров, один из которых нагонял на нее тоску. Давно, еще в девчоночьем возрасте, когда Алена была не такой полной, мечтала о карьере певицы и заливалась смехом от пошловатых шуточек парней, она прочитала книжку: какой-то сборник женских историй о любви и судьбе, среди которых были откровения матерой зэчки, битой жизнью. И та поведала, что на зоне сама, без посторонней помощи научилась отличать обычного заключенного с мягкой статьей от убийцы.
Дело было во взгляде, мол, у подлинного убийцы в зрачках есть белое пятно, и чем больше он убил, тем больше было пятно, словно бельмо застилающее роговицу. Почему-то после Алена всегда смотрела людям в глаза, и порой ей казалось, что и она видит эти белые пятна. Помнится, в техникуме, когда мечты покорить эстрадный Олимп пошли прахом, и она поступила на отделение, готовящее проводников, она рассказывала сокурсницам о своем неожиданном даре, а те ахали и верили, советовали пойти с этим куда-нибудь в газеты. Со временем желание искать и разоблачать настоящих преступников пропало, но даже сейчас, плавно перевалив на четвертый десяток, она привычно заглядывала людям в глаза и, если видела эту белесую пленку, старалась отойти в сторону, от греха. Вот и сейчас, когда мужчина, сопровождаемый двумя полицейскими, поднял на Алену серые, как тучи глаза, она увидела в них белые пятна и невольно отшатнулась. Кажется, он что-то понял, потому что его губы дернулись, будто он хотел усмехнуться или сказать ей какую-то гадость, но в последний момент сдержался.
Поезд тронулся. Алена собрала пакеты с бельем и понесла их пассажирам, севших в вагон в Новосибирске. Таковых оказалось немного. Троица в купе от постели отказалась, внутрь Алену даже не пустили. Старший из полицейских вышел и холодно сообщил: им ничего не нужно, разве что стаканы и чай. Белье лишнее, ехать всего четыре часа. Она не стала возражать, и только отметила, что у этого в зрачках тоже белые пятна, не такие большие, но все-таки…
Все-таки…
Она обругала себя за мнительность. Разобравшись с делами, в качестве успокоения решила поужинать, нарубила овощи, купленные у какой-то случайной бабки на полустанке в неизвестности, где стоянка поезда была всего минуту. Когда салат был готов, Алена подвинула миску поближе и отправила первую ложку в рот. Дверь купе дернулась и отъехала в сторону. Алена закашлялась и сердито посмотрела на вошедшего:
–Блин, напугал!
Антон Горностаев, мужчина лет сорока, побитый жизнью, слегка скособоченный, проводник из соседнего, плацкартного вагона, поглядел на него с недоумением. Проглотив ставшую комом еду, Алена постеснялась признаться, что подумала: ее пришли убивать.
–Чем это, интересно? – удивился Антон, и даже оглядел себя, чертов позер, престарелый Казанова. Проводницы, оказавшись с ним в паре, выли и умоляли перевести их в другие вагоны: доставал Горностаев своими притязаниями и намеками. Антона никто не любил, он плохо сходился с людьми, но все решала работа, а работал он превосходно, и пассажиры на него не жаловались, что было даже странно. Каждый получал свою порцию
Белоглазый дьявол, если верить тому, что она успела увидеть в купе, сидел, скрючившись в три погибели, пристегнутый к столу и что-то ел. Ей подумалось, что избавиться от наручников для него вообще не проблема. На проводницу, мелькнувшую в проеме, он даже не посмотрел, ни когда она пришла в первый раз, ни когда принесла им чай. Это и успокаивало, и настораживало одновременно. В купе, Алена бегло оглядела себя в зеркало и поморщилась. Килограмм двадцать лишнего веса, сальные от долгой дороги волосы, хорошо, если удастся сегодня помыться, на лбу вылез прыщ. Таких персонажей в ужастиках мочат ножами первыми просто потому, что они не успевают убежать.
–Да не ожидала тебя сейчас увидеть, – нехотя призналась Алена коллеге. Напарницы завозилась на полке и оба сконфуженно прижали указательные пальцы к носу. Прервать сон коллеги, когда впереди долгая дорога – худшая из зол.
–А кого ожидала? О, салатик… Поделись с голодающими.
Ей не хотелось делиться, особенно с ним, но отказать было неудобно, а отложить салат для него было не во что. Она подвинула миску, думая, что вот сейчас он полезет ложкой, которую облизал, в общую чашку, и ей придется есть его слюни. Горностаев взял ложку, но садиться почему-то не стал, навис над миской и стал жадно уминать салат, будто его сто лет не кормили. Это раздражало. Она сдвинулась ближе к окну.
–Садись… Хотя, погоди… Чего пришел-то?
–У тебя подушки есть лишние? – озабоченно спросил Антон. – Полный вагон пассажиров, и хоть ты тресни не могу одну подушку найти, то ли спер кто, то ли две штуки в наволочку засунул и не признается, а у меня там бабка противная, уже пацана согнала с места, и ноет, что ей подушки не досталось.
Подушки и одеяла в плацкартных вагонах почему-то частенько воровали, хотя ценность их была весьма сомнительна, ведь не СССР, не дефицитный товар. Ладно одеяла из натуральной шерсти, но подушки? В последнее время им выдавали новые, с синтетическим наполнителем, от которого толку чуть. Вроде есть объем, а ложишься, и голова проваливается до полки. Кому дома такая нужна, неудобно же! Алена беспечно отмахнулась.
–Да полно, выходить будешь, в первом купе возьми, оно пустое… Только не забудь вернуть, мне же отчитываться.
–Спасибо… – промямлил Горностаев и запихал в рот помидорную дольку. Прожевав, он нахмурился, глядя, как Алена ковыряет ложкой в миске овощи: – А чего ты смурная такая?
Она помолчала, а потом нехотя призналась:
–Да чего-то маятно мне. Пассажиры нехорошие.
Тут она выложила Горностаеву все, как на духу: и про наручники, и про сопровождение полицейских, и про белесый взгляд, словно выплескивая эту информацию, готовилась защитить-заурочить от беды, сплюнуть через левое плечо, бросить щепотку соли и зажмуриться. Горностаев сочувственно кивал, и она была ему за это благодарна.
–Да, дела… – протянул Антон и боязливо покосился куда-то за спину, словно опасаясь, что его подслушают опасные пассажиры. – Может, начальнику поезда, все-таки сообщить?
Алена отмахнулась. Раньше надо было, как только в поезд сели, пусть бы разбирались. А сейчас она останется крайней.
–Думала уже, скажу чуть позже, перед Барабинском, пусть подойдет. Сделаю вид, что не сразу увидела наручники. Он мужик, пусть решает вопрос.
–Да все нормально будет, – попытался успокоить ее Горностаев, но почему-то легче не становилось, а его неловкие утешения даже раздражали. Ему-то хорошо, не в его вагоне едет возможный убийца.