Плацкарт
Шрифт:
Однако чувство подавленности и панического страха до конца не рассеялось. Она до последнего надеялась, что ее маневра никто не заметил. Ей хотелось закурить, но сигареты не вязались с ее благопристойным образом, да и оставлять сверток без присмотра надолго Мария побоялась. Борясь с мучительным желанием вдохнуть сладкий дым, она лежала на спине, глядела на полку сверху и думала, как ловко ей удавалось избегать неприятностей и что она вполне могла соскочить, оставив этот опасный бизнес еще в прошлом году, и наверняка оставила бы, если б не проклятущая жадность и желание скопить на безбедную старость. Надеяться на приличный пенсион ей, проработавшей от силы лет десять, было бессмысленно, а умирать в нищете, без поддержки отсутствующей родни, Мария не хотела. Поезд равномерно раскачивался, убаюкивая ее расшатанные нервы. Мария задремала и проснулась от слабого толчка. Открыв глаза, она увидела тощую девицу, что, балансируя на одной ноге, лезет на верхнюю боковушку и шарит, шарит жадными ручонками там, где скрывался ее клад.
–Пошла вон! – прошипела Мария.
Девица мягко прыгнула в сторону и, словно кошка, исчезла среди полок где-то в конце вагона. Скорчившись на полке, Мария подумала, что, возможно, не довезет груз не из-за пограничных служб.
*****
В кафе Анна смогла заставить себя съесть лишь крохотное, с маковую росинку, песочное печенье и выпить чашку кофе, потому в поезде, когда нервы, взбудораженные неудачным процессом, пришли в относительную норму, она с удивлением услышала бурное урчание в животе, и, хотя клялась не есть после шести, поплелась сперва к проводнику, посмотреть, что у него есть из съестного, а затем, не вдохновленная лапшой быстрого приготовления, сомнительным картофельным пюре в банке и шоколадом, спросила, где расположен вагон-ресторан. Оказалось, что тот расположен через один вагон.
В тамбуре, к своему неудовольствию, Анна столкнулась с тем самым мужчиной, в которого врезалась на привокзальной площади. Пятно от кетчупа все еще было на его рубашке, а под жилеткой она явственно увидела портупею с табельным ПМ. Мужчина курил, наплевав на табличку с перечеркнутой сигаретой. На Анну он посмотрел с плохо скрываемым подозрением.
–Простите, – прошелестела она и прошла мимо, хлопнув межвагонной дверью как можно громче.
В ресторане было малолюдно, и кухня уже готовилась к закрытию. За столиками сидела женщина с мальчишкой лет двенадцати, пожилая пара и мужчина, лица которого Анна не увидела. Мальчишка поднял на Анну взгляд, и она тут же отвела свой, по привычке, въевшейся в подкорку за последние пару лет.
Анне досталась последняя порция макарон с остывшей котлеткой и чай. Устроившись за свободным столиком, она раздраженно вытерла его салфеткой, но липкую столешницу это не спасло, потому Анна постаралась к ней не прикасаться. Остывшие макароны выглядели отвратительно. Анна разломила котлету вилкой, принюхалась и, решив, что хуже уже не будет, съела ее с жадностью изголодавшейся кошки, едва ли не урча. И только когда от котлеты ничего не осталось, Анна подумала, что со стороны выглядит диковато. Она подняла глаза и сконфуженно покраснела.
За столом наискосок, через проход, ужинал священник, которого она почему-то не увидела сразу, вполне заурядный, таких было много в любом приходе, в рясе и большим крестом, среднего роста и возраста, с начинающей седеть бородкой и внимательными темными глазами. Священник пил компот и глядел на Анну, как ей показалось с невероятным спокойствием. Поймав ее взгляд, он чуть заметно улыбнулся. Анна отвернулась и начала ковырять макаронины, не решаясь съесть их, но в итоге оставила затею, встала и направилась к выходу. У самых дверей Анну будто что-то толкнуло, и она обернулась.
Мужчиной, сидящим спиной к ней в гордом одиночестве, оказался тот самый Жилин, ее оппонент по суду, выбравший именно этот момент, чтобы оглянуться. Когда их взгляды встретились, Анна почувствовала, как где-то внутри, под упавшей в живот котлетой, взорвалась злость. Не раздумывая, она бросилась назад, понимая, что ведет себя как минимум непрофессионально, а как максимум – выглядит законченной истеричкой. Жилин поднял глаза и дернул бровями в изумлении, а она уселась за его стол и оценила ужин, состоящий, скорее, из закуски. В граненом стакане, налитым до краев, плескался явно не чай.
–Вкусно? – резко спросила Анна.
Жилин пожал плечами и опустил глаза.
–Как ощущения, Максим Ильич? Совесть не мучает?
–Выпить хотите? – вместо ответа спросил он. Анна не ответила, и тогда Жилин взял второй стакан и налил туда коньяка из бутылки, стоящей где-то под столом. Официантка покосилась на них с осуждением, но промолчала. Анна уставилась на стакан, а затем неожиданно для себя схватила и смелым, почти мужским движением, опрокинула его в рот. Задохнувшись и закашлявшись, Анна сморщилась и отвернулась в сторону. Жилин с сочувствием глядел на нее и подвинул тарелку с колбасой и сыром.
–Закусите, Анна… не помню, как вас по отчеству.
–Сергеевна, – прохрипела она.
–Закусите, Анна Сергеевна, что же вы так вот залпом-то. Это же не водка.
Ей не хотелось закусывать. Ей хотелось, чтобы внутри было больно, и эта боль отвлекла ее от злости, но это оказалось невозможным, и она, приблизив свое лицо к лицу Жилина, прошипела, выплевывая согласные вместе со слюной так, что наверняка забрызгала его, но Анне было все равно.
–Двадцать восемь человек, Максим Ильич. Двадцать восемь. Двенадцать женщин. Шестеро детей. Вы спокойно спите по ночам?
–Вы так беситесь из-за того, что машина дала сбой, и вы в кои-то веки проиграли процесс? – равнодушно спросил он. – Или вам правда не все равно? Бросьте, Анна, вы же юрист, вы не должны примерять это платье на себя. В вашей профессии вредно мешать эмоции с профессионализмом.
Она отодвинулась, и посмотрела на него с прищуром, будто целясь.
–Вам говорили, что вы – подонок?
–О, много раз, – усмехнулся Жилин. – К этому тоже привыкаешь. Всегда найдутся люди, которые чем-то недовольны: твоими зарплатами, достижениями, опытом.
–Вы относите к достижениям гибель двадцати восьми человек? – ядовито спросила Анна. —Или это опыт?
–Опыт, безусловно. Печальный, но опыт. Вся наша жизнь – опыт, и, по сути, он не бывает отрицательным, потому что мы учимся на ошибках. Неужели вы не ошибались за свою жизнь? Вспомните, вы ведь следователем были… О, не ухмыляйтесь, я о вас слышал… Вы уверены, что не отправили в тюрьму невиновного хотя бы раз? Поймите, пожалуйста, я собой совершенно не горжусь, но… Вы же слышали мнение эксперта? Там много что было в неучтенных факторах, плюс землетрясение. Никто не подозревал, что под домом пустота, и когда плита треснула, дом провалился. Это трагедия, безусловно, но в чем моя вина?