Пламя любви
Шрифт:
Врач начал зашивать рану. Мать ребенка, пепельно-бледная, лежала в кресле, а муж суетился вокруг нее со стаканом бренди.
— Мона, поверните его немного, — попросил доктор Хаулетт. — Так, хорошо. Теперь держите крепче. Отлично.
Он уже заканчивал операцию.
На крохотную ручку, изуродованную раной, Мона смотреть не могла; поэтому не отрывала глаз от кудрявой белокурой головки, от нежного детского личика, такого бледного на фоне ее блистательного наряда.
Лишь один раз она подняла глаза — и встретилась с пристальным взглядом
Здесь, рядом с ребенком, уютно устроившимся у нее на руках, ее обида почему-то казалась совсем неважной.
«Я ведь люблю детей, — подумалось ей вдруг. — Когда-то мечтала, что у нас с Лайонелом ребятишек будет полный дом. Интересно, какие бы у меня получились дети? Должно быть, хорошенькие — и страшные шалуны, и непоседы!»
На миг она позволила себе помечтать о том, что держит на руках собственного ребенка… но от этих грез оторвал ее голос доктора Хаулетта:
— Отлично, Мона, большое вам спасибо. Теперь отнесите его в колыбель.
— Это наверху? — спросила она у летчика.
— Я вам покажу, — ответил он. — Нет-нет, Линн, сиди, — обратился он к жене, — тебе не стоит вставать.
Следом за молодым отцом Мона поднялась по узкой скрипучей лестнице. Он открыл дверь в спальню. Здесь было темно и слышалось ровное сонное дыхание.
Летчик зажег свет; Мона увидела две детские кроватки и колыбель, стоящие в ряд. Она осторожно положила малыша в пустую колыбельку и накрыла одеялом.
— Слава богу, остальные так и не проснулись, — полушепотом проговорил летчик.
Мона взглянула на другие кровати. На одной спала девочка лет пяти, на другой мальчик, должно быть, годом постарше. Они крепко спали, и лица их, полные мира и покоя, напоминали ангелов.
В спальню поднялся доктор.
— Теперь с ним все будет хорошо, — сказал он. — Еще некоторое время он поспит. Я оставлю вашей жене снотворное; когда он проснется, пусть даст ему, чтобы заснул снова. Думаю, всем вам нужно хорошенько отдохнуть.
— Да уж, перепугались мы не на шутку! — с улыбкой облегчения ответил летчик. — Доктор, как насчет стаканчика виски?
— Именно это лекарство я и собирался вам прописать, — ответил доктор Хаулетт. — И с удовольствием к вам присоединюсь.
Все они снова спустились вниз. Миссис Арчер уже встала и теперь сидела на ковре перед камином.
— Мне ужасно стыдно за свое малодушие, — проговорила она. — Доктор Хаулетт, простите ли вы меня?
— Не за что извиняться, дорогая моя, — ответил он. — Вы очень хорошо держались. По крайней мере, нас дождались.
Взглянув на Мону, миссис Арчер воскликнула:
— Боже мой! Ваше платье — какой ужас! Извините нас!
Взглянув на себя, Мона обнаружила на тонком шифоне длинный потек крови.
— Ничего страшного, — ответила она. — Вряд ли в Литтл-Коббле мне представится случай снова его надеть.
— И все же мне ужасно жаль! — настаивала миссис Арчер. — Билл, что же нам делать?
Билл Арчер был смущен и расстроен не меньше жены.
— Право, не знаю, — ответил он. — Разве что начнем платить миссис Вейл двойную цену за жилье?
— Ах да, конечно, вы же дочь миссис Вейл! — воскликнула миссис Арчер. — Я сразу и не поняла. Мы слышали, что вы возвращаетесь домой. На самом деле все здесь только об этом и говорят.
— Приятно слышать, — ответила Мона.
— Я тоже так вас ждала! — продолжала миссис Арчер. — И вот, пожалуйста, с первого же знакомства мы с Джерри все испортили!
— Джерри ничего не способен испортить, — с улыбкой ответила Мона. — Никогда не видела такого очаровательного мальчугана — даже когда кричит во весь голос, в нем чувствуется какое-то особое обаяние. Если он вам надоест, дайте мне знать — я его усыновлю.
— Боюсь, на это вам надеяться не стоит, — с улыбкой ответила миссис Арчер. — Мы с Биллом его обожаем, хотя порой, признаюсь, мне приходит на ум, что детей у нас многовато. Особенно когда я пытаюсь писать.
— Неужели вы здесь пишете? — удивилась Мона. — Но как? В такой тесноте, и дети, наверное, шумят?
— Да, мне приходится нелегко, — призналась миссис Арчер. — Если на улице хорошая погода, то просто выставляю всех в сад и прошу погулять подольше.
— На самом деле вы затронули больную тему, — вставил Билл. — Линн пишет новую книгу, и работа у нее не ладится. Если к ней не придет вдохновение, мы не сможем больше платить за жилье и переселимся в сад навсегда.
— Непременно попробую вас вдохновить, — шутливо предложила Мона. — Только не сегодня: вы, должно быть, не можете дождаться, когда же мы уйдем. Зайду завтра и познакомлюсь по всем правилам.
Она поднялась и протянула руку. Доктор Хаулетт взглянул на часы.
— Пожалуй, посижу еще четверть часика. Если Дороти уже наскучила вашей матери, скажите ей, пусть идет к машине и подождет меня.
— Что вы такое говорите, как Дороти может наскучить! — возразила Мона. — И потом, время еще совсем раннее.
— Если она готова идти, — предложил Майкл, — я довезу ее сюда на машине. А если нет, подождем вас.
— Хорошо, — согласился доктор Хаулетт.
Мона и Майкл попрощались с Арчерами и вышли. Мона села рядом с Майклом; он завел автомобиль и медленно покатил к дому. Некоторое время оба молчали; Майкл заговорил первым.
— Я хотел бы принести извинения, — начал он.
Ей показалось, что в голосе его прячется усмешка.
— За что? — поинтересовалась она.
Вдруг ее охватила страшная усталость — и печаль.
Зрелище семейной жизни Арчеров, мирной и уютной, с тремя детьми в тесной спаленке, вызвало в ней новую скорбь — скорбь о собственных утраченных надеждах, о мечтах, которым не суждено было сбыться.
— За то, что вышел из себя, — объяснил Майкл.
С некоторым усилием Мона вспомнила, о чем они только что говорили.