Пламя Магдебурга

Брандт Алекс

Маркус убрал руку с его плеча, сухо сказал:

– Ты знаешь, зачем мы здесь. Солдаты отняли у Кленхейма деньги, отняли скот. Они причинили нам много зла. Мы отомстим – и вернем то, что было украдено.

– Кому отомстим?! Зачем?! – воскликнул Вильгельм. – Мы же первый раз видим их всех. Они никогда не были в Кленхейме и ничего нам не сделали. У них нет с собой ничего, кроме медяков и черствого хлеба. Не думай – мне наплевать, кто они такие и откуда. Но нападать вот так, из-за кустов… Убиваем их, а сами ведь, поди, тоже не заговоренные. Может, и на нашу долю пуля и нож найдутся…

Эрлих смотрел ему прямо в глаза.

– Зачем мы их убиваем,

а, Маркус? – сглотнув, продолжал Крёнер. – Что нам с того? С чужого добра не разбогатеешь. Так зачем же душу грязнить?

Маркус схватил его рукой за предплечье и стиснул пальцами так, что Вильгельм поморщился от боли.

– Они все одинаковы, – тихо сказал он. – Пьяные твари, которые кормятся тем, что убивают и грабят других. Они убили моего отца, убили госпожу Хоффман. Они заслужили смерть.

Крёнер сделал попытку высвободиться, но железные пальцы держали его.

– Черствый хлеб и медяки – так ты сказал? Я убивал бы их просто за то, что они проходят мимо. Жаль тратить пули… Запомни: мы забираем у них то, что принадлежит нам. Считаешь это несправедливым – возвращайся назад; я найду, кем тебя заменить.

Он повернулся и пошел к наблюдательному посту, зло отшвыривая в сторону попадающиеся на пути ветки.

* * *

И вот наконец случилось то, чего они уже отчаялись ждать. К сидящим вокруг шалаша людям подбежал Каспар Шлейс.

– Едут, Маркус, – радостно-возбужденно прошептал он. – Два фургона. Медленно едут, не торопятся… – Он захихикал и нервно потер ладони.

Маркус прищурился:

– Сколько людей?

Каспар пожал плечами:

– Отсюда не разглядишь. Но всадников нет.

Эрлих коротко кивнул и распорядился:

– Всем приготовиться и ждать. Не разговаривать и не высовываться. Начинаем, как условлено.

Все вскочили на ноги, торопливо подожгли фитили, похватали оружие и рассыпались в разные стороны, каждый к своему месту.

Первую линию заняли стрелки: Маркус, Петер и младший Крёнер на левом краю, Каспар Шлейс и Чеснок – на правом, Цинх и старший Крёнер – посередине. Остальные должны были держаться поодаль и ждать приказаний Эрлиха.

Условились так: Маркус и Петер стреляют по лошадям в головном фургоне, остальные дают залп по солдатам. Потом – сразу и как можно быстрее перезаряжают аркебузы и дают второй залп. А дальше – как пойдет.

– Не ждите, пока они опомнятся, – изо дня в день повторял им Маркус. – Они – на открытом месте, мы за деревьями, мы их видим, они нас – нет. Каждый пусть выберет свою цель, незачем на одного тратить две пули. В первую очередь надо перебить стрелков, затем остальных. И запомните: все нужно делать быстро. Мы должны очистить дорогу прежде, чем на ней покажется кто-то еще.

Не прошло и минуты, как все были на своих местах. Чеснок с невозмутимым видом подсыпал на полку порох, Цинх беззвучно молился, отложив в сторону аркебузу, Вильгельм Крёнер раздувал тлеющий конец фитиля. Все ждали, стараясь занять себя чем-нибудь, лишь бы не думать о том, что начнется через несколько минут.

Маркус лег грудью на землю и, слегка раздвинув кусты, стал смотреть на приближающиеся фургоны, до которых оставалось не больше сотни шагов.

Фургоны ехали медленно, покачиваясь на ухабах, и даже издалека можно было услышать, как скрипят их колеса. Выцветшая ткань, натянутая сверху, была почти целой и не давала разглядеть, что лежит внутри. Маркус решил не строить никаких предположений на этот счет. Может, там еда, может, мешки с тряпьем или с десяток мушкетеров при оружии. Что лежит – то лежит, и есть только один способ это проверить.

Рядом с фургонами шли четверо, с непокрытыми головами и аркебузами в руках. У двоих из них поперек груди была протянута красная перевязь, а на боку болтались пороховницы и шпаги в ножнах. Люди шли, устало передвигая ноги, настороженно оглядываясь по сторонам. В замках аркебуз тлели зажженные фитили.

Маркус уже определил, когда станет стрелять. На той стороне дороги, у самого поворота, растет тонкое, едва ли не в палец толщиной, деревце – ясень, ольха или еще что, точно не разобрать. Как только они поравняются с этим деревцем, он выстрелит. А следом начнут палить остальные.

Солдатам не жить, без сомнения. Неважно, что они попытаются сделать: будут стрелять с дороги, попытаются бежать или же бросятся вверх по склону холма, чтобы завязать рукопашную. Их все равно перебьют.

Маркус облизнул пересохшие губы и приложил аркебузу к плечу. Солдаты были уже близко – видны как на ладони. Идут и не догадываются, что на каждого из них уже отсчитана пуля.

В первом фургоне возница, одной рукой придерживая вожжи, прихлебывал что-то из небольшой кожаной фляги. Его товарищ, сидящий на козлах справа, латал дырявую рубаху и что-то бормотал себе под нос. Следом за вторым фургоном, спотыкаясь и едва не падая, шел человек. Судя по всему, он был сильно пьян. Одной рукой он пытался ухватиться за борт фургона, а другой сжимал ствол аркебузы, которая волочилась за ним по земле. Рядом с ним шла девица с густыми, плохо расчесанными волосами. Она что-то говорила пьяному и иногда хватала его за руку, чтобы тот не упал. Подол ее платья был перепачкан пылью. До Маркуса донесся ее тонкий, обиженный голос:

– Ну и свинья же ты, Себастьян, третий день на ногах не держишься! И зачем только увязалась с тобой? Надо было оставаться с господином Кессадо…

Бросив на них короткий взгляд, Эрлих поморщился и положил палец на спусковой крючок.

Первый фургон поравнялся с тонким деревцем.

Маркус выстрелил.

Грохот, пороховой дым защипал глаза. Началось!

Пуля попала лошади в ногу, брызнула кровь. Животное жалобно захрипело и завалилось на бок, фургон накренился. Это послужило сигналом для остальных. Из кустов грянул залп – шесть выстрелов разом, как по команде. Петер – вот молодец! – смекнул, что, раз лошадь упала, не стоит тратить на нее еще одну пулю, и выстрелил в возницу. Тот заорал, схватившись за перебитую руку – а что ты хотел, сучье твое племя?! – и спрыгнул на землю, здоровой рукой пытаясь вытащить из-за пояса пистолет.

Девка взвизгнула и бросилась за второй фургон. Пьяница Себастьян – от грохота выстрелов он, видать, немного протрезвел – подтащил к себе аркебузу и хотел прицелиться, но потерял равновесие и упал, нелепо растопырив руки. Помотал головой, стараясь понять, что делать дальше, а потом встал на карачки и заполз под днище повозки, оставив ружье валяться в пыли.

С первого раза они подстрелили троих. Пуля, выпущенная Чесноком, разнесла голову одному из солдат с перевязью. Еще одного – без перевязи, в слишком больших, не по мерке, сапогах – уложил Вильгельм Крёнер, выстрелом в шею. Петеров возница был третьим. К несчастью, он остался жив, но ведь одной рукой не повоюешь так, как двумя. Вот он и дергался, точно поломанная деревянная кукла, и все не мог вытащить свой пистолет; не солдат, а посмешище.