Пламя моей души
Шрифт:
— Леден! — вскрикнула Елица, запрокидывая голову, жмурясь от боли страшной, что вспыхивала между рёбер.
Толкнулась сильно ногами от стены — и вместе они рухнули на пол, прямо в кучу одежды, оставшейся там с вечера. И перед глазами вовсе всё погасло, словно мир умер, съёжился куском обугленной бересты. Но Леден объятия свои губительные разомкнул — и Елица перекатилась на бок, дыша тяжко, прижимая ладонь к животу, в котором плясал ещё тугой комок боли.
Княжич проснулся, кажется, да не скинул ещё безумия, что всегда владело им после снов его неведомых, после встреч с Мораной в них. Он заворчал тихо, обхватил голову руками,
Она и хотела бежать. Она уже почти поднялась, упираясь ладонью в пол, но что-то остановило её, несмотря на страх, на желание отгородиться.
— Леден, — она подползла к нему, корчившемуся на полу от борьбы с самим собой и той, чья воля безграничная может раздавить его, если она вдруг того пожелает. — Любый мой, посмотри на меня.
Елица взяла его запястья и развела стискивающие виски руки в стороны. Он снова попытался закрыться, а от соприкосновения с кожей его потоками рваными полилась жива из тела. Княжич вырывался как будто желая оградить от себя же, а она не могла заставить себя отпрянуть тоже. Пусть берёт силы, пусть — лишь бы скорее в себя пришёл. И колотился в груди словно молот чугунный — и рёбра от него трещали, хрупкие, как изо льда сделанные. Сердце замирало то и дело — и тогда темнело в глазах.
— Леден, — Елица обхватила его лицо руками и поймала губы холодные своими.
Задохнулась, вскрикнула сдавленно, будто по нутру когти острые прошлись. Но княжич, кажется, биться перестал. Расслабились скрученные невероятным усилием мышцы, успокоилось дыхание, а кожа потеплела. Леден замер на миг, гладя Елицу по спине, а после вдруг оттолкнул и отвернулся. А она рухнула на пол, только и находя силы на то, чтобы ещё дышать.
— Еля, что ты наделала, — пророкотал он.
Ударил кулаком по полу со всей силы. Встал, пошатывась, и, стянув с лавки покрывало, укутал Елицу. Поднял на руки и уложил на смятую постель, стараясь никак не касаться открытой кожи.
— Зато тебе полегчало, — она слабо улыбнулась, рассматривая его серьёзное лицо, склонённое над ней.
Скользнула взглядом по плечам, по ключицам и впадинке между ними — ей только и оставалось сейчас, что просто смотреть на него, любоваться им и в этом находить новые силы.
— Мне не полегчало. Совсем не полегчало от того, что стало с тобой, — он подхватил с пола порты и натянул их резким движением. — Похоже, нам не стоит пока больше…
Он болезненно скривился. Да и сама она теперь представить не могла, как будет без близости с ним, если он вдруг снова решит оторвать её от себя. Уже познав друг друга, ощутив всю сладость этих мгновений — и снова за стеной друг от друга прятаться. Вместе и врозь — как всегда.
— Я отдохну немного, и всё пройдёт, — Елица прикрыла глаза и с трудом перевернулась на бок, подкладывая ладонь под щёку.
Леден вздохнул и, подхватив ведро, вышел прочь. Скоро вернулся — с полным. Захлопотал у печи, готовя какую-никакую утренню. И как будто старался даже не смотреть на Елицу лишний раз, явственно перекатывая в голове тяжёлые мысли. Дали они себе отдохновение, позабыли об опасности в дни временной тишины и спокойствия: ведь снов таких у Ледена давно уж не случалось. А тут Морана напомнила о себе, не дав совсем уж разнежиться.
И теперь по телу гулял стылый сквозняк слабости, а внутри будто дыра зияла чёрная — до того глубокая. Елица наблюдала за Леденом, который нынче выполнял её дела, но ничуть не корила себя ни за невольную задержку, с которой теперь придётся им до Лосича отправляться, ни за то, что решилась всё же княжичу помочь, поделилась живой своей. Потому что кто она такая будет, если не станет этого делать?
Подумалось уже, что отступает слабость и скоро силы потраченные, выпитые Леденом, начнут возвращаться. Елица за даже сесть попыталась, прикрывая обнажённую грудь, как увидела на светлом одеяле пятна алые, густые — не слишком много — но и это напугало её до комка в горле, до горячего дыхания и пелены мутной перед глазами. Ведь лунная кровь должна быть ещё не так и скоро. Она всхлипнула тихо, прижимая ладонь к губам.
Княжич насторожился тут же, подошёл спешным шагом. Страшно побелело его лицо, как он увидел кровь на простыне и на оголившихся коленях Елицы.
— Я к большухе схожу, — выдавил он. — Никуда не двигайся с этого места.
Елица только успела рубаху натянуть, как прибежала Чтава сама — напуганная жутко: видно, Леден рассказал ей, что княжна совсем кровью исходит. Пришла с ней и другая женщина — с сумой большой — окутала сразу запахом пряным трав. Знахарка. Княжича выгнали, конечно. Большуха сняла с печи уже подгорающую кашу, которую тот так и оставил на огне. Елица послушно и без единого слова дала осмотреть себя. Знахарка поцокала языком, а как взглянула на неё — улыбнулась.
— Что напугалась так? — прошамкала, щерясь уже прореженными временем зубами. — Бывает такое. Пришла лунная кровь раньше, чем надо. Встряхнуло, может, тебя что. Или устала в дороге сильно. Всё пройдёт. Только в седло тебе лучше не садиться.
Оставила она травок, кровь запирающих, и унимающих тянущую боль внизу живота — да и ушла с заметно повеселевшей большухой. А на душе всё равно словно тяжесть осела. Елица мысленно прикинула, сколько дней прошло с первой близости их с Леденом — не так и много, конечно — а всё равно такая тревога в душе разрослась, что хоть плачь.
Пришлось ещё день почти целый на лавке проваляться. Леден вставать запретил под угрозой того, что розгу сделает и отстегает по мягкому месту, если она себя хотя бы нынче не побережёт. А Дажьбожье око заливало двор теплом и светом щедрым — только в путь и трогаться, пока вёдро. А то ведь мало ли как дальше может повернуться. Нынче дело к Перунову дню идёт. Грозы частые теперь — бывает, и дня не проходит, чтобы не обрушился на землю ливень густой, оставляющий за собой размытые дороги и лужи — коням выше бабков. Но Сварогов чертог молчал, ясный, безмятежный, и только это Елицу успокаивало.
На другой день она уже проснулась совсем пришедшая в себя. Подготовилась в путь справно: тело и не чувствовало ничего дурного после добрых трав, что знахарка ей подарила. Бывает такое, что знахарки готовят сборы, да проку от них мало: то ли неумелые они такие, то ли не вкладывают в них силы те, что надобно. А бывают такие кудесницы — у них и подорожник открытую рану запрёт, и зверобой обычный и правда от сотни болезней поможет. Такой, видно, и оказалась здешняя травница.
Леден телегу одолжил у старосты, чтобы Елицу туда усадить, и она хотела бы отказаться, да куда уж ей верхом ехать. Придётся день потерпеть в немочи.