План битвы
Шрифт:
Почему я должен робеть, интересно? Вроде повода не давал так думать.
— Так даже и лучше, — продолжает Скударнов. — Мы ведь с ним оба хотим поехать на Алтай и к вашему целителю. Ну вот, знакомьтесь… Гоша, это Егор Брагин из Сибири. Я тебе говорил про него. Егор, а это Георгий Леонидович.
Ох ё-моё! Я смотрю на этого дядьку лет сорока пяти и обалдеваю. Это же… сын генсека…
17. Планы партии — планы народа
Георгий Леонидович встаёт и протягивает руку для пожатия. Спокойный, скромный, без понтов. Я, честно говоря, так его и представлял по немногочисленным публикациям, попадавшимся мне в своё время. В будущем, разумеется. Он сейчас, кажется, в каком-то министерстве работает. В каком вот не помню…
Мы присаживаемся, Жора садится в кресло, а мы с генералом — на диван. Мягкая мебель выглядит массивно, кожаная с деревянными подлокотниками, она хорошо бы смотрелась в охотничьем домике.
В квартире большие окна и высоченные потолки. Чем выше статус жильца, тем больше нужно простора над головой. Интересно, насколько высокие потолки дома у Жоры и у его папы.
Хрустальная чешская люстра светит ярко, переламывая и заставляя лучи света искриться и сверкать бриллиантовым сиянием. Картины на стенах, некоторые из которых потемнели от старости, намекают, что род Скударнова, по крайней мере, ничуть не младше этих полотен.
— Хорошо у вас, Даниил Григорьевич, — говорю я.
— Нравится? — усмехается он. — Картины достались вместе с женой, в качестве приданного. Она у меня голубых кровей, бабка фрейлиной была.
— Нет лучшего доказательства справедливости ленинской теории, — говорю я, улыбаясь, — чем следование ей представителей слоёв правящего класса прошлой эпохи.
Генерал смеётся:
— А ты куда поступать-то будешь? Или поступил уже?
— Поступил, — говорю я. — В торговый институт. У нас в городе филиал имеется.
— В торговый? — удивляется Жора. — Довольно редкий выбор для молодого человека с явными наклонностями дипломата.
— Ну, — пожимаю я плечами. — Я в этом учебном году подрабатывал в гастрономе и понял, что в сфере торговли нам есть, куда расти. Нужны заинтересованные и образованные, конечно же, кадры для многочисленных улучшений. Понимаю, что нужно улучшить, короче говоря.
— Смотри какой, — улыбается генерал, — оптимист. Да, Жор?
— Это точно, — усмехается тот. — Мечты и максималистский подход, молодость и горячность. Это я без шуток говорю. Достойная у нас смена подрастает.
Хо-хо! Не то слово.
Сделать нам, друзья предстоит
Больше, чем сделано.
Кто же это там говорит:
— Молодо-зелено
— Так нам такие и нужны, — подтверждает Скударнов, — горячие сердцем. Ладно, пойдёмте на кухню. У меня там голубцы взывают к справедливости. Уж не обессудьте, не сам приготовил, сестра надо мной шефствует. Егор, ты как насчёт коньячка?
— Коньячку всегда рад, — отвечаю я с улыбкой, — но сам не пью. Спортсмен. Вы на меня не обращайте внимания, пожалуйста.
— А мы выпьем. Да же, Жорик?
Выходя из гостиной, я останавливаюсь перед небольшим комодом, на котором расставлены рамочки с фотографиями. Это, похоже, семья.
— Можно посмотреть? — спрашиваю я у Скударнова.
— Конечно, — кивает он.
— Это дети?
— Да, дочь с мужем.
— Красивая пара. Лётчик.
— Лётчик, да. Отличный парень. А это я с супругой. А это в Афганистане с бойцами.
На этой фотографии Скударнов в афганке стоит в кругу офицеров и рядовых бойцов. Хорошая фотка, не постановочная. Видно, что обстановка непринуждённая, настоящая иллюстрация боевого братства.
Моё внимание привлекает фотография, где генерал на охоте — ружья, улыбки и трофеи. Здесь он тоже стоит в окружении нескольких интересных людей. Рядом с ним Жора с папой и щуплый мужичонка, егерь, должно быть. Леонид Ильич жмёт ему руку и что-то говорит с улыбкой. Я беру рамочку, чтобы рассмотреть получше и она рассыпается у меня в руках.
— Ой… простите, пожалуйста…
— Ничего-ничего, — посмеивается генерал. — Это рамка такая, надо её заменить давно, разваливается постоянно.
Я неловко пытаюсь её собрать.
— Да положи ты её, Егор, — машет рукой Скударнов. — Я потом соберу, ты не знаешь как.
— Извините, Даниил Григорьевич.
— Да не извиняйся. Брось, тебе говорю, пошли на кухню.
Он говорит и выходит из комнаты вместе с Жорой, а я всё пытаюсь собрать рамку, но у меня ничего не выходит, и тут я замечаю, что в неё вставлены две фотографии. Под той, что я рассматривал лежит точно такая же.
И это здорово, потому что, мне в голову тотчас приходит идея, как её можно использовать и я, недолго думая, забираю вторую фотку себе и кладу во внутренний карман. А уже после этого иду на просторную кухню и усаживаюсь за стол.
Старшие товарищи пьют коньяк, а я — «Боржоми».
— Голубцы отпадные, — хвалю я. — У меня бабушка такие делала.
— Серьёзно? И откуда твоя бабушка родом?
— Из Воронежской области, практически с Дона.
— Ты что, откуда это?
— Россошанский район, километров пятнадцать от Россоши, хутор небольшой неподалёку от Евстратовки. Раньше деревня была, а теперь один только двор и остался.
— Ну, ты даёшь, Егор Брагин. А ты сам-то бывал в тех местах?
— Отец возил несколько раз, когда я маленький был совсем, в пять-семь лет. Интересно так с опустевшей деревней, стоят брошенные дома, сады большие, всё травой в пояс поросло, а ты идёшь, как по руинам прошлых цивилизаций.
— И как тебе там, в тех краях?
— Мне очень нравилось, особенно арбузы, дыни, яблоки и узвар, концентрированный компот из сухофруктов. Плюс живность — щенки, котята, цыплята. Да… ещё запах самогона на перегонке. Ну, и пышки на сливочном масле, сепаратор, сметана, мотоцикл с коляской, запах бензина… Всего и не упомнишь сразу, видите, от одного вашего вопроса сколько воспоминаний нахлынуло, сорокапятилетней давности.
— Ну-ну, — хмыкает он на заявленную давность. — А я ведь и сам из тех краёв, из Новой Калитвы, мог бабушку твою знать даже. Это ж вообще рукой подать от Евстратовки.