Планета матери моей. Трилогия
Шрифт:
— Не понимаю вас.
— Когда я тебя спросил в упор, ты только ресницами захлопал, как чересчур скромная девица. А теперь мне кажется, что ты из тех, кто жаждущих охотно повезет к воде, но и обратно вернет, никого не напоив.
— Напрасно вы обо мне так плохо думаете.
— Тогда отвечай, где пробыл три дня? — Он считал, что огорошил меня вопросом.
— В районе. Меня посылали.
— Но ты должен был вернуться еще позавчера!
— Это получилось потому…
— Молчи. Объясняться будешь с Галалы. И на лапу ему дашь… или как это у вас называется?
— Да что вы, в самом деле! — вскипел я. — Я брал попутный груз, чтоб не идти порожняком, вот и задержался.
— Что ж, верю. Сам служил в транспортной части, у нас именно так полагалось. — Икрамов говорил уже без подозрительности и подковырок.
Икрамов, кажется, удовлетворился кратким ответом. Он лишь спросил:
— Как дела с разведкой нефти в Карабахе? Будет замечательно, если отыщут. В Гяндже она уже фонтаном бьет.
— Я насмотрелся на их труд. Нелегкий, круглосуточный. Надолго оторваны от родного дома. Они заслужили всенародный почет. Вот только мне не понравилось… — Я замялся, вспомнив опрометчивое обещание толстяку Гашиму не выдавать тамошних плутовских проделок.
— Что именно? Договаривай, — насторожился Икрамов.
— Наша шоферская братия нашла поживу: бензин продают на сторону. А если не найдут покупателей, просто сливают на землю.
— Кто же так распорядился?
— Конечно, никто. Просто им так выгоднее. Неправедным рублем пятнают и себя и других.
Мое возмущение смягчило Икрамова. Он подошел ко мне поближе, повернул лицом к фонарному столбу.
— А ну-ка, — скомандовал он, — посмотри мне в глаза!
— Спрашивайте, что хотите.
— Спрошу. Сколько ты уплатил, чтобы устроиться на эту базу?
— Товарищ Икрамов… как вы могли подумать?! Я окончил с отличием техникум, у меня диплом механика!.. Пришел по направлению, вот и все.
— Товарищ Вагабзаде, — сказал он официально, как ко мне еще не обращались, — сегодняшний воробышек вчерашнего воробья чириканью не учит! Меня сюда послали из райкома партии и то тянули с оформлением. Я знаю, что со здешними акулами мне не ужиться, но, пока жив, буду бороться с мошенниками. И тебе обрадовался как товарищу и единомышленнику. А ты темнишь, виляешь.
— Я не виляю. Только зачем мне связываться с начальством? Сижу за баранкой, делаю свое дело…
— Ты на фронте был?
— Вы же знаете.
— Сомневаюсь. Куда девался твой боевой дух? Не смотри на мои размеры, я весь латаный-перелатаный, у меня семнадцать ранений… — Он оборвал себя, вернулся к прежней мысли: — На фронте мы сражались за справедливую жизнь на своей земле. А нам снова мешают. Придется, племянничек, и на этой базе жить по военным законам! Или мы их скрутим, или сами бесславно вылетим.
Икрамов грохнул пудовым кулаком по железному столбу. Тот загудел, лампочка мигнула, но не погасла.
— Так почему выливают бензин на землю?
— Чтобы записать лишние километры пробега. Говорят: и шоферам надо жить! Они ведь нас тоже считают «дашбашниками».
— Естественно. Вор уверен, что вокруг него все воры.
— Поэт Сабир хорошо их пригвоздил: «Душа моя к вам лишь стремится, о деньги!»
Икрамов сорвался с места и, переваливаясь тяжелым телом, поспешил к своему портфелю, оставленному около машины, где возились слесарь и механик. Она стояла над ремонтной ямой — «окопом»; оттуда, словно острые копья, били вверх узкие лучи света.
— Ну-ка, повтори еще раз, племянничек. Да буду я жертвой твоего языка, прекрасно сказано!
В руках у Икрамова оказалась ученическая тетрадь. На ее обложке с пятнами мазута было старательно выведено фиолетовыми чернилами: «Дневник». Видя, куда направлен мой взгляд, он пояснил чуть не застенчиво:
— Веду дневник с первого дня войны. Чьих только имен в нем нет! Услышу что-нибудь интересное и записываю. Много тетрадей уже накопил.
— Стоящее дело, — одобрил я. — Жалею, что мне не пришло это раньше в голову. Казалось, память удержит все до мелочей. А теперь вижу: нет, годы сильнее памяти.
То, что я похвалил его дневник, привело Икрамова окончательно в хорошее настроение.
— Никогда не обманывался в своем чутье. Ты мне понравился с самого начала. Прости, что устроил тебе небольшую проверку. Теперь вижу, совесть в тебе есть. Так что ты привез? Груз от нефтеразведчиков или левые фрукты?
— Ни то и ни другое. Поврежденные моторы в ремонтные мастерские Азэнерго.
— Накладная с собой?
Я протянул. Он близко поднес бумажку к глазам, сощурился, вчитываясь.
— Все правильно. Молодец, племянник! Ты очень мне помог своей инициативой. Я ведь еще и председатель местного комитета. Пытаюсь доказать руководству, что мы не выйдем из прорыва, пока не наладим транспортировку грузов в обе стороны. Ты начал большое государственное дело!
Я несколько растерялся от такой оценки. Ничего подобного мне не приходило в голову. Хотел подсобить старому другу, вот и все.
— Товарищ Икрамов, это было предложение Алы-киши. Мы часто так делали с ним на прежней работе…
— Вот и я твержу: кто поумней, давно догадался. А они уперлись: нет условий, нет инициаторов… Теперь докажем, что есть!
Вдруг небо вспыхнуло, как на фронте, когда взрывалась осветительная ракета и щупальца прожекторов принимались обшаривать темную землю, отыскивая одну-единственную машину…
Широкий луч, который сейчас полоснул небо, до нас не дотянулся, не задел двор автобазы. Он вонзился в склон холма и стал похож на поток прозрачной воды, омывшей сухие пыльные травы.
Икрамов заторопился, согнул тетрадь пополам, засунул в карман.