Планета матери моей. Трилогия
Шрифт:
— Завтра же донесут, что мы с тобою шептались. Глаз с меня не спускают, я у них в печенке сижу!
— А что дурного мы говорили?
— Ничего. Но у них хорошее поменялось местами с плохим. Пока что не распространяйся о нашей беседе. Прощай!
Открывая ворота, охранник покосился на свертки, которые мне дала с собою мать.
— Давно у нас работаешь? Что-то в лицо не узнаю.
Я положил свертки на землю и полез за удостоверением.
— Не надо, — отмахнулся охранник. — Что несешь?
— Ничего.
— Ничего в газету не заворачивают.
— Это просто подорожники. На двоих.
— Вот и давай один мне.
Я рывком вытащил удостоверение, сунул ему под нос:
— Я здесь работаю.
— Ну и что из того? Заглядывая в пропуска, детей не прокормишь, парень. Лучше пошарь у себя в кармане. Сменюсь, еще успею на вечерний базар.
Наконец-то я его понял и вытащил горсть мелочи:
— Видишь? Все мои капиталы.
— Как же так? Ты не из бани вышел, а груз привез… — Со злостью добавил: — Пусть провалится тот, кто еще раз отомкнет тебе ворота! После семи часов вечера я не обязан впускать машины, запомни это. — Вдруг он заметил куриную ножку, прорвавшую газетную обертку. Умильно проговорил: — Сама в руки просится, голубушка…
Я отдал ему одного цыпленка.
— Ладно, парень, когда я на дежурстве, рассчитывай на меня. Поладим.
7
— Вы меня вызывали, товарищ начальник?
— Проходи.
Сохбатзаде не взглянул в мою сторону, и я решил, что он забыл, как приветливо встретил в первый раз. Или ему уже напел Галалы, который накануне грозил: «Прогулял один день — по советскому законодательству можем уволить!» Я не очень удивился, если бы Сохбатзаде встретил меня криком, швырнул под ноги трудовую книжку: «Пиши заявление и убирайся!» Но он продолжал заниматься делами.
Я сделал шаг вперед, поглядел в окошко. Сохбатзаде поднял голову.
— Садись. Знаешь, зачем позвал? Буду с тобой ругаться.
От его спокойного, даже ласкового тона на душе у меня полегчало.
— Если бы за дело, товарищ начальник.
— Конечно, за дело. Я несу ответственность за несколько сот человек. Мне шутить некогда. Так где ты болтался с машиной почти трое суток?
— Ездил по командировке, к бурильщикам.
— Тебя направили от силы на полтора дня. А остальное время?
— Разрешите, расскажу все по порядку.
— Сначала подсчитай и скажи: трое суток это сколько часов?
— Сорок восемь.
— Однако ты не силен в арифметике.
— Один день был выходной.
— Вижу, подготовился к оправданиям.
— Хочу дать точную информацию.
— Здесь не бюро погоды, нас не надо информировать о прошлогоднем снеге!
— Помните, когда я поступал на работу, вы пожаловались, что план по тонно-километрам не выполняете? Вот я и решил…
— Считаешь, что дорос решать самостоятельно?
Он казался мне не столько рассерженным, сколько огорченным. Я начал верить, что в самом деле совершил проступок, прихватив груз.
— К сожалению, у каждого человека мозг не более килограмма…
— А сердце с кулак, так ведь? Ну хватит состязаться в острословии… — Он приподнялся, словно собираясь с силами, чтобы сообщить мне свое решение.
В этот момент дверь приоткрылась и секретарша почтительно проговорила:
— Извините.
Я и не знал, что у нее может быть такой сладкий голосок. Грубо и недовольно она только что пыталась выяснить, зачем какой-то шоферюга прется к начальству. Потом разыскала в своих небрежных записях, что я пришел по вызову, и, как говорится, прикусила язык.
Секретарша мягким движением взяла грушевидный стаканчик-армуду из-под чая, неслышно испарилась.
Начальник вышел из-за стола. Сидя, он казался крупным мужчиной, на самом же деле был низкого роста, с очень широкими плечами и непропорционально большой головой, которая сидела впритык к туловищу на короткой шее. В движениях он был вкрадчив: двигался мягко, будто скользил.
Эта неслышная походка невольно насторожила меня. Вспомнилось мамино выражение: приближению мужчины должен предшествовать звук его шагов. Впрочем, времена переменились. Если раньше была в почете сила мышц, то теперь важнее сила ума.
Он уселся напротив, и секретарша явилась вовремя, чтобы подать каждому по полному стаканчику чая. Она несла их на вытянутых руках, вихляя бедрами.
— Итак, за какую инициативу ты ратуешь?
— Инициатива — это слишком громко… Просто подумал, что попутный груз плану не повредит, ведь так? А вот и оплата. — Я снова достал бумагу.
— Хорошая мысль!
У начальника автобазы, видимо, пропало желание меня пушить или наказывать. Хотя возможность увольнения меня отнюдь не испугала. В глубине души я даже ощутил радость, словно сама судьба указывает обратный путь в селение. Живя там, я избавлял Халлы от ревнивого беспокойства. Да и вид односельчан на этот раз приободрил: все стали одеваться чище и моднее. В районе появилось много машин; опытному шоферу всегда бы нашлось приличное место.
Единственно, не хотелось возвращаться с плохой характеристикой. Даже если промолчу, худая молва рано или поздно достигнет родных мест. Неудобно было бы и перед директором техникума, который так хлопотал, так пекся обо мне. Его жена немедленно преподнесет эту новость Халиме, та тоже искренне огорчится.
Сохбатзаде молча ждал моих пояснений. Я продолжал, обдумывая каждое слово:
— Здесь нет никакого открытия. Нужна некоторая организационная работа, вот и все. Нашей автобазе следует договориться заранее с предприятиями тех районов, по которым планируются рейсы. Тогда каждый шофер работал бы по четкому графику: знал, какие грузы повезет в Баку на обратном пути. Это должно значиться в его путевке.
Сохбатзаде проследовал своей бесшумной походкой к железному сейфу, достал географическую карту Азербайджана, расстелил на столе. На ней были нанесены красным карандашом многочисленные кружочки.
— Видишь? Это объекты, которые мы обслуживаем по республике. Да если хотя бы из половины мест наладить попутный подвоз ранних овощей и фруктов… Знаешь, что получится? Мы перевыполним план раза в два-три по всем показателям!
Он воодушевился и никак не мог угомониться, все ходил и ходил по кабинету, горделиво выпятив грудь и заложив руки за спину.