Планета матери моей. Трилогия
Шрифт:
— Может, и вам найти службу, тетя Бояз?
— А ты не шути. Я уже Халиму просила: не подыщет ли мне какое-нибудь местечко ее важный отец?
— Например, место учительницы?
— Зачем насмешничаешь? Я ведь как думаю: зацеплюсь сама за город и Билала к месту привяжу. Ну, не хочет в селение возвращаться, не надо. Пусть в Баку живет.
— Конечно, Билал нигде без работы не останется.
— Так он же не хочет идти на службу, горе мое! Решил в ученые податься. К чему мне его ученость? Была бы должность приличная. Вот как у тебя, под крылышком у сильного человека.
— Разве у меня имеется солидный дядя в министерстве?
— Побольше чем дядя.
— Да ну? Не знал об этом.
— Полно. А отец Халимы, твой будущий тесть? Разве не персона? Дочка у него славная, обходительная. В хозяйстве, правда, не смыслит, так этот грех на ее матери. Помнишь, приходила к нам в тот морозный день? Я как раз наседку принесла. Усаживаю на яйца в теплый ящик, а Халима удивляется: неужели три недели будет сидеть? Вот скука-то, говорит. Я только усмехнулась: женщине еще дольше приходится носить ребенка, но этот труд ей не скучен. Придет время — сама узнает…
Тетушка Бояз придвинула табуретку поближе.
— Хочешь, шепну Халиме про твои затруднения? Все равно рано или поздно ты войдешь в их семью. Сам аллах велел поддержать зятя в трудный час.
— Да какой такой трудный час?! Разве меня уволили с работы или отдали под суд? Получу права — сяду снова за руль… Напрасно вы с Халимой обсуждаете чужие неурядицы.
— Она же мается по тебе, сердечная. Уж такая душечка, такая красотка… Стесняюсь спросить, сестрички у нее нету?
— Зачем вам?
Тетушка Бояз подмигнула с молодым лукавством:
— Билалу была бы суженая.
— К сожалению, сестер у Халимы нет.
— Жаль. Тебе же впереди мороки больше: помни, Билалу ты вместо старшего брата, значит, будешь его сватать. Как говорится, упасть тоже надо в хорошее место. Или по-другому: сам нищий, да еще в дом привел нареченную в дырявых башмаках. Ищи невесту с достатком, как Халима. Тебе вроде они уже квартиру выхлопотали?
— Это тоже сказала Халима?
— Она рта не закрывает: все о тебе да о тебе. — Испугавшись чего-то, она поспешно добавила: — Больше об учебе твоей толкует. А это так, к слову пришлось: мол, за хорошую работу Замина внесли в квартирный список. Я про себя подумала: и папочка твой руку тут приложил!.. Значит, сынка поручаю тебе. Пусть твоя барышня среди родных-знакомых поинтересуется, нет ли подходящей девушки для Билала.
Я не мог слушать эти слова без улыбки.
— Жениться пока не собираюсь, тетушка Бояз!
— То есть как? А Халима?
— Мы с нею просто друзья.
— Не понимаю. Что значит — друзья?
— Ну, встречаемся, беседуем. Не имеем друг от друга секретов. Обсуждаем разные проблемы…
Разумеется, она мне не поверила. Обиженно поджала губы. Но тут вернулся отец Билала, и неловкий разговор прервался, к счастью, сам собою.
Халима в тот день меня не навестила. И Билал не возвращался до поздней ночи. Лишь следующим вечером, когда я вернулся с занятий, увидал его спящим на веранде. Он лежал ничком, одеяло сползло на пол. Густые кудри раскинулись по подушке совсем по-девичьи. На столе остались его раскрытые книги и груда мелко порванных листков, будто горстка остывшего плова.
Я подошел на цыпочках, чтобы немного прибрать. Странно, что тетушка Бояз допустила беспорядок. Она неукоснительно соблюдала в доме чистоту; хоть масла на пол налей и лижи, по пословице. Видно, Билал заснул позже других.
На одном обрывке я увидел свое имя. Это удивило. Собрав всю груду, пошел в свою комнатенку, разложил обрывки поверх одеяла. Понемногу они сложились во внятный текст:
«Уважаемая Халима! Не решаясь сказать вслух, доверяюсь письму. Может быть, вызову лишь вашу насмешку. Я должен сознаться: давно мечтал поговорить с вами откровенно, но не хватало смелости.
У меня нет надежды на взаимность. Ведь молодых девушек привлекает прежде всего внешность. Вы идеал женщины в моем понимании. Может быть, среди ваших поклонников я самый незаметный. И все-таки сделать вас счастливой смогу только я! Вы красивы и умны. Я мечтаю стать хранителем этого сокровища!
Наверно, я так и жил бы с переполненным сердцем, замкнувшись в молчании, если бы не узнал чужую тайну. Я полагал, что Замин любит вас. Но однажды моя мать заговорила о вас (вы ведь знаете, она всегда любуется вами), и он сказал, что вас с ним связывает только дружба. Замин удивительный человек. В нашей семье он как свой. И то, что вы для него сестра, еще больше подняло его в моих глазах. Если получу ваше разрешение, я откроюсь и Замину, словно родному брату.
Любящий вас навек Билал».
Вот, значит, оно как!.. Наивная тетя Бояз, бедняга Билал!.. Мы живем под одной кровлей, сидим за общим столом, знаем друг о друге все! Что же теперь?
Я подумал, что это письмо адресовано вовсе не Халиме, а мне. Билал говорит с горькой откровенностью, как подобает мужчине, что наши силы не равны: по его мнению, я могу завоевать любую девушку, а Халима, если не оттолкнет Билала, станет единственной женщиной его судьбы!
Билал не был сентиментален. Даже в этом откровенном письме угадывались его всегдашняя сдержанность и суровость. Нет, он не молил о любви, он твердо обещал своей избраннице счастливое будущее.
А Халима!.. Что, если скромный вид в последнее время лишь приманка, выполнение наущений матери? Потерпев неудачу со мною, она теперь закинула крючок на Билала?
Я сгреб злосчастные лоскутки бумаги. Руки так дрожали, что часть упала на пол, подобно хлопьям снега. Кое-как подобрав их, я неслышно вышел на веранду, положил обрывки письма на прежнее место.
Билал крепко спал. Запотевшие стекла заледенели; холодный ветер проникал в щели дощатой веранды.
Сон долго бежал от моих глаз. Перед мысленным взором проходила вереница дорогих мне людей. Вот нахмуренная мать, ее лоб изборожден морщинами тревоги и заботы. Вот прекрасное в своей задумчивости смуглое лицо Халлы. Слышится лукавый голос ничего не ведающей тетушки Бояз. Билал лежит ничком; он выплеснул сердце в письме без адреса и сам же разорвал его. Слышится мне и оживленный лепет Халимы, видится ее яркая улыбка и быстротечная печаль.
Понемногу лица затуманились, слились в одно. В утомленном мозгу словно вспыхнул предостерегающий красный сигнал светофора, призывая остановиться. Напоследок, уже совсем неясно, мелькнули бледными тенями милицейский инспектор и лиса Галалы…
Меня разбудил чей-то знакомый голос. Я сел на кровати, огляделся. В розовеющее окно заглядывал человек. Он настойчиво барабанил в стекло. Кто это, разобрать было трудно, но было видно, что это плотный, рослый мужчина.
Разгорался поздний рассвет зимнего дня. Я наконец узнал Икрамова.