Планета матери моей
Шрифт:
Алы-киши совсем не понял мою мысль.
— Во время войны я прошел несколько стран, иногда мы задерживались в одном месте по месяцу. Было время понаблюдать, поразмыслить. Там каждый живет как бы в одиночку, и это в порядке вещей. У нас другой образ жизни. Нет, я не только о заработке хлопочу. Хочу быть по-настоящему полезным, вот в чем дело!
— Что собрался делать? — отрывисто спросил Алы-киши.
— Можно поехать в Баку. Или поискать другую работу здесь, на месте.
— Баку… — фыркнул он. — Как на это
Возможность оставить автобазу Алы-киши обсуждать вообще не захотел. Я решил переменить тему.
— Попутная загрузка дала прямую выгоду нашей транспортной конторе, — сказал я. — И колхоз доволен: погашает задолженность, вовремя сдает зерно. Но наша грузовая коняга могла бы брать груза вдвое больше.
— Это как же?
— Ездить с прицепом. На фронте мы иногда к одной машине по два и по три лафета прицепляли. Такой автопоезд у нас прозвали «змеей».
Алы-киши с силой хлопнул себя по колену.
— Золотая у тебя голова! Конечно, надо попробовать. Лафеты обычно за тракторами тянут. А чем наш богатырь хуже?
На следующий день торжествующий Алы выбежал из кабинета начальника.
— Я его взял за грудки! Как, говорю, нет прицепов? Звони, проси, добивайся. Это твоя обязанность. А если не справляешься с работой, уступи место более умелому. Ну он и завертелся. Получил от него бумагу, тогда перешел ко второму вопросу. О тебе заговорил. Парню, говорю, цены нет, он без настоящего дела истомился. Вот-вот уволится…
— Нескромно как-то выходит… — начал было я.
Алы не дал договорить:
— Надо бить по горячему! Он и сообразить не успел хорошенько: подписал приказ. Теперь ты будешь за главного, первым поведешь «змею». А я возле тебя поучусь. Кто мужчина, пусть с нами поборется!
Дело действительно завертелось очень быстро, и уже через неделю в городской газете появилась статья о новом почине.
Алы-киши возил с собою целую пачку этих газет и раздавал их направо и налево. «Здесь про нас написано, — твердил он. — Заметьте, дело стоящее. Как в сказке, одна машина в две превращается!»
Но наедине со мною в кабине машины он засомневался:
— Боюсь, что только наш драндулет такое и выдюжит. Да станет моя тетка жертвой, если ошибусь!
— Что же ты, дядя Алы, так легко теткой жертвуешь? Не любишь, что ли, старушку?..
Он смеялся до слез.
— А ты считаешь, дядюшкой пожертвовать лучше? Ах, Замин, с тех пор, как ты вернулся, я словно помолодел. Люблю тебя, как родного сына… Поэтому позволь спросить: что у тебя… с овдовевшей учительницей?
От неожиданного вопроса я так нажал на тормоз, что он взвизгнул. Прицеп качнуло в сторону.
— Откуда тебе известно о Мензер?
— Какая же это тайна? Стоит лишь взглянуть на обоих, когда вы рядом. Послушай, не канителься ты с нею. Разве девушек мало? Вдова, она и есть вдова, будь хоть первой красавицей.
Я повернулся к нему с гневом и обидой:
— Женщина не рождается вдовой! Ее война обездолила. Как можно над этим смеяться?
— Да не смеюсь я, что ты, парень, — смущенно пробормотал Алы-киши. — Война — ошибка людей. Кто остался в живых, тому и поправлять…
В обеденный перерыв я поспешил в селение. Притормозил у школы, попросил вызвать Мензер-муэллиме.
Она показалась на пороге в накинутом на плечи пальто, ей в этот знойный день было зябко. Узнав меня, обеими руками схватилась за горло, стягивая воротник. Пальто было длинновато, оно скрадывало некоторую полноту фигуры, делало ее стройнее.
— Ты по делу, Замин?
— Нет, просто по пути.
— Хотел что-то сказать?
Я не ответил. Мензер подошла ближе и посмотрела на меня, запрокинув голову. Лицо ее показалось совсем иным, нежели вчера: поблекшим и печальным. Она как-то поникла, словно бабочка с намокшими крыльями.
— Мне пора, тороплюсь на экзамен, — сказала она, не трогаясь с места.
Мы стояли сейчас друг перед другом, не решаясь сделать первый шаг навстречу.
А чего, казалось бы, проще! Ей сказать, что за бессонную ночь она решила не отрекаться больше от нашей любви, а мне попросить ее забыть слово «вдова», как колючую изгородь разобрать его и сжечь на костре, чтобы дым взлетел до вершины Эргюнеша! Взявшись за руки, мы пошли бы одной дорогой…
Вместо этого я лишь неопределенно пробормотал:
— Видишь ли, Халлы…
— Не называй меня так.
— Почему?
— Ученики могут услышать. Неудобно.
Мне стало по-настоящему обидно. Ведь это я ее так окрестил. Она как бы тогда вновь родилась с другим именем и для меня одного.
— Мензер-муэллиме, садитесь в кабину, — вежливо попросил я. — Поедем в ваше роно. Если я им понравлюсь, можно еще переиграть насчет учителя физкультуры.
Нежная краска облила ей щеки и лоб, будто под кожей зажглась розовая лампа. В растерянности она оглянулась и поманила к себе мальчугана, который сидел под абрикосовым деревом с раскрытым учебником на коленях.
— Передай Аббас-муэллиме, что меня неожиданно вызвали в город. Пусть начинает экзамен без меня.
Мальчик еще не успел повернуться, как Мензер скинула пальто и уселась в кабину.
— Поедем скорее!
Но в пути она держалась настороженно, косилась в сторону. Неожиданно спохватилась:
— Куда мы едем? Роно совсем в другой стороне.
— Ну и пусть.
— Что ты затеял?
— Ничего особенного. Хоть немного побыть с тобою без чужих глаз.
— Но зачем ты заманил меня сюда? Мое место в школе. Ребята за партами — моя единственная гордость и надежда. Они станут оправданием моей жизни…