Планета отложенной смерти (сборник)
Шрифт:
Человека в нормальном состоянии каменное нарко усыпляет минимум на сутки. Лангалеро проснулся через четыре часа от невыносимой боли во всей коже. Его разбудил собственный крик. Оказалось, что появились новые язвы и уже раскрылись, вонь вокруг него стояла несусветная. И главное — в каждой язве копошились десятки отвратительных тварей. На порядочном расстоянии от него толпились испуганные мамуты.
Решив, что Лангалеро заразен, сослуживцы его довольно скоро просто застрелили и тут же сожгли.
Больше всех испугался Аугусто. Ему стоило большого труда изображать оптимизм во время похорон Андронио Лангалеро.
— Это первая жертва! — воскликнул он, скорбно глядя на коричневый мешочек с прахом, довольно небрежно брошенный перед могилой глубиной в десяток метров. — Многих отнял у нас мерзавец Федер со своей бандой, но Лангалеро первый, кого он отнял после своей смерти. Но запомните, парни, — Федера теперь нет. И эта планета наша. Наша, черт побери! — Он яростно воздел руки. — И если мы будем хотя бы первое время соблюдать установленные мной правила безопасности, Лангалеро останется последней жертвой этой гадины, этого сволочного мерзавца. Лангалеро просто немножко был неаккуратен. Мы с вами должны быть бдительны, если не хотим следующих жертв.
Мамуты сочувственно покивали, но никто не поверил в скорое избавление, потому что все очень хорошо знали, что новые напасти продолжаются. Мэрик Мердуосис и Умбасадорис Буби не пришли ка похороны по уважительной причине — они проснулись утром и обнаружили, что не могут ходить, потому что у них подгибаются ноги. И Мэрик, и Буби спали в разных помещениях, по работе они не соприкасались. Они даже не были друг с другом знакомы, потому что Мердуосис находился на Ямайке чуть ли не с самого начала, а Буби появился за три недели до побега куаферов. Однако у обоих одновременно началось то, что киберврач определил как редкую, встречающуюся только на Париже-2, болезнь под названием «растворение скелета».
Мэрику и Буби трудно было завидовать. Сразу же после похорон Лангалеро, легко убедив себя, что это к общей пользе, мамуты сожгли их вместе с постелями.
Конечно, это был жест отчаяния. Никто не удивился, когда десятник Брайен Кавазашвили-баба на следующее утро встал с постели и тут же упал с характерно изогнутыми ногами. Брайена любили, но это его не спасло. Умоляющим взглядом он тут же встретил смерть из скваркохиггса.
И началось.
26
«Холокаст» обрушился на мамутов с внезапностью тигриного прыжка. Его первые проявления — болезни, унесшие на тот свет Лангалеро, Мэрика, Буби и Брайена, — были достаточно жуткими, чтобы всех как следует напугать, но и достаточно редкими, чтобы каждый смог затаить надежду — меня не заденет. Однако очень скоро пришел день, когда «Холокаст» прошелся по колонии частым гребешком — настолько частым, что не оказалось в тот день никого, кто вспомнил бы с тоской время, когда всего лишь болела голова.
Растворение скелета свалило сразу полсотни человек. Еще три десятка проснулись с явными признаками бубонной чумы. Они еще надеялись на медицинский аппарат, потому что для него нет ничего легче, чем вылечить любое известное эпидемическое заболевание, однако лечение никому не помогло. Киберврач быстро констатировал, что болезнь действительно очень напоминает бубонную чуму, но на самом деле таковой не является, причем в каждом из тридцати двух случаев вызвана совершенно разными вирусами. Протекала эта болезнь слишком быстро, врач просто не успевал синтезировать нужные препараты — он не успел бы сделать это, даже если бы все остальные мамуты были здоровы и не досаждали бы ему своими болячками, одна другой заковыристей.
Многие в тот страшный день проснулись с резкой болью во всем теле, но главным образом в паху и суставах. Не сразу они поняли, что подхватили старинную, крайне редкую и потому почти сейчас неизвестную хворь под названием рутизм. Двигались больные рутизмом с величайшим трудом, поэтому мало кто из них попал в медицинский блок. Те же, кто все-таки туда прорвался, смогли получить только болеутоляющее. Лекарства от рутизма медицина к тому времени не придумала, ибо единственные переносчики болезни — уальские харматы — были давным-давно полностью уничтожены, поэтому никто не видел смысла придумывать лечение от болезни, которой не может быть.
Из уважения к редкости рутизма следует, вероятно, рассказать о нем подробнее, хотя вряд ли читатель от этих подробностей повеселеет. Первое название рутизма — насаоуэ, «деревянная болезнь». Люди узнали о ней, попав на планету Уала-уала, где водились мелкие, но очень опасные всеядные ящеры харматы. Когда между их зубов застревали споры одного местного растения и при укусе ими человека попадали в кровь, то укушенный харматом человек вскоре начинал изнутри — от ребер, лопаток, тазовых костей — прорастать деревянными корнями. Поначалу тонкие и мягкие, корни постепенно твердели, утолщались, раковыми метастазами пронизывали все тело, прорывали кожу, стремясь достигнуть почвы, множеством нитей приковывали человека к его постели. Как правило, больной умирал либо от болевого шока, либо от постепенной потери крови, а если повезет — то и на ранней стадии от повреждения жизненно важного органа.
Распространилась также «красная смерть По», медицине с давних пор известная под именем гемаррогической лихорадки. Лечится она прекрасно, единственное, что необходимо, — вывести человека из гемаррогического шока, а вот это-то как раз и было при перезагруженном медицинском аппарате очень затруднено. При заражении этой болезнью кровь в сосудах начинала с большой скоростью сворачиваться в микротромбы. Они не только затрудняли кровообращение, но и рвали сосуды. На следующей стадии, наступающей буквально через несколько часов, кровь теряла уже способность сворачиваться и начинала свободно изливаться сквозь порывы в сосудах как внутрь, так и наружу. Одновременно начинали разрушаться внутренние органы — печень, селезенка, почки… Кровь текла отовсюду; стоило нажать пальцем на кожу, как на этом месте сразу же начинали выступать кровяные капельки. А уж если человек рисковал побриться…
Через два-три дня самые редкие и невероятные болезни уложили больше половины мамутов. Скварки в ход больше уже не шли — больным было позволено умирать собственной смертью. Оставшиеся здоровыми испуганно ждали, что свалит их. Лагерь мамутов окутался тошнотворной вонью тления многих непогребенных трупов. Колония замерла, смирившись с неизбежной и страшной смертью.
Однажды в разгар этой напасти Аугусто Ноблеса посетил Киямпур.
— Давай послушаем нарко на пару! Или просто поговорим, — сказал он, невесело улыбаясь.