Планета Шекспира
Шрифт:
— Я Никодимус, — сказал робот.
Это был обычный робот, домашний робот-слуга, того рода, что на Земле был бы дворецким, камердинером или рассыльным. В нем не было никаких механических усложнений, просто грубый и неуклюжий металлолом.
«Вы не должны относиться к нему так пренебрежительно, — сказал Корабль. — Вы найдете его, мы уверены, достаточно эффективным».
— На Земле…
«На Земле, — прервал его Корабль, — вы обучались на механическом чуде, в котором слишком много всего, что может сломаться. Такое устройство нельзя посылать в долгосрочную экспедицию. Было бы слишком много шансов, что оно не выдержит. В Никодимусе
— Я сожалею, — сказал Никодимус Хортону, — что не присутствовал при вашем пробуждении. Я вышел произвести быструю разведку. Мне казалось, будет масса времени, чтобы вернуться к вам. Очевидно, восстанавливающие и реориентационные средства сработали быстрее, чем я думал. Обычно восстановление функций после анабиоза занимает изрядный промежуток времени. Особенно после долгого анабиоза. Как вы теперь себя чувствуете?
— Я в замешательстве, — ответил Хортон. — В полном замешательстве. Корабль сказал мне, что я единственный оставшийся человек, подразумевая, что остальные умерли. И он говорил что-то насчет тысячи лет…
«Чтобы быть точным, — сказал Корабль, — девятьсот пятьдесят четыре года, восемь месяцев и девятнадцать дней».
— Планета довольно приятная, — сказал Никодимус. — Во многом похожа на Землю. Чуть больше кислорода, немного поменьше гравитация…
— Отлично, — резко сказал Хортон, — после стольких лет мы, наконец, приземлились на очень приятной планетке. Что же случилось со всеми остальными приятными планетками? Чуть ли не за тысячу лет, двигаясь почти со скоростью света, мы должны были встретить…
— Множество планет, — докончил Никодим, — но ни одной приятной. Ни одной, на которой мог бы существовать человек. Молодые планеты с несформировавшейся корой, с полями пузырящейся магмы и с огромными вулканами, с огромными озерами жидкой лавы, с небом, затянутым кипящими облаками пыли и ядовитых испарений; зато покуда без воды и с малым количеством кислорода. Старые планеты, соскальзывающие к гибели, с пересохшими океанами, с истончившейся атмосферой и без признаков жизни — если когда-то на них и существовавшей, то теперь исчезнувшей. Огромные газовые планеты, кружащие по своим орбитам, будто гигантские полосатые воздушные шарики. Планеты чересчур близкие к светилам, выжженные солнечным излучением. Планеты слишком далекие от светил, с ледниками застывшего кислорода и морями вязкого водорода. Иные планеты, так или иначе неподходящие, облаченные в атмосферы, смертельные для всего живого. И мало, очень мало планет, чересчур жадных для жизни — планет-джунглей, заселенных свирепыми формами жизни, столь злобными и опасными, что было бы самоубийством ступить на них хоть ногой. Пустынные планеты, где жизнь никогда и не появлялась, — голые скалы без сформировавшейся почвы и почти без воды, с кислородом, запертым в разрушающихся минералах. Мы выходили на орбиту вокруг некоторых из найденных планет; на другие достаточно было просто взглянуть. На немногие приземлялись. У Корабля есть все данные, если хотите, в печатном виде.
— Ну, вот теперь мы нашли подходящую планету. И что же нам делать — осмотреть ее и вернуться?
«Нет, — ответил Корабль, — вернуться мы не можем.»
— Если мы отправимся назад немедленно, это займет еще почти тысячу лет. Может быть, немного меньше, потому что мы не будем останавливаться для осмотра планет, но все-таки вернемся мы немногим меньше, чем через две тысячи лет после отбытия. А может быть, и гораздо больше, потому что будет сказываться расширение времени, а по расширению у нас нет данных, на которые можно было бы положиться. Теперь о нас, вероятно, уже забыли. Конечно, должны были быть записи, но более чем вероятно, что в настоящее время они забыты, потеряны или их нет на месте. К тому времени, как мы вернемся, мы настолько устареем, что окажемся бесполезными для человеческой расы. Мы, вы и Никодимус. Мы будем для них помехой, напоминанием об их первых неуклюжих попытках сотни лет назад. Мы и Никодимус окажемся технически устаревшими. И вы тоже устареете, но иначе — варвар, явившийся из прошлого, чтобы преследовать их. Вы устареете социально, этически, политически. Возможно, вы будете по их меркам ущербным дебилом.
— Но послушай, — запротестовал Хортон, — в том, что ты говоришь, нет смысла. Были ведь другие корабли…
«Может быть, некоторые из них нашли подходящие планеты вскоре после вылета, — сказал Корабль. В таком случае они могли бы без опаски вернуться на Землю.»
— А ты шел все дальше и дальше.
Корабль ответил:
«Мы выполняли полученные указания».
— Ты хочешь сказать, что искал планеты.
«Мы искали одну конкретную планету. Такую планету, где могли бы жить люди.»
— И чтобы найти ее, потребовалась почти тысяча лет.
«Поиски не были ограничены во времени», — ответил Корабль.
— Пожалуй, что нет, — согласился Хортон, — хотя об этом мы никогда не думали. Была масса вещей, о которых мы не думали. Масса вещей, о которых нам не говорили. Скажи-ка мне вот что: предположим, ты не нашел бы эту планету. Что бы тогда ты стал делать?
«Мы продолжили бы поиски».
— Скажем, миллион лет?
«Если понадобилось бы — миллион лет», — ответил Корабль.
— А теперь, когда мы нашли ее, мы не можем вернуться.
«Это верно», — согласился Корабль.
— Так что же хорошего в том, что мы ее нашли? — вопросил Хортон. — мы нашли ее, а Земля никогда не узнает о нашей находке. По-моему, на самом деле ты просто не заинтересован в возвращении. Тебя ничего не ждет позади.
Корабль не ответил.
— Отвечай! — заорал Хортон. — Признавайся!
— Вы сейчас не получите ответа, — вмешался Никодимус. — Корабль замкнулся в гордом молчании. Вы оскорбили его.
— Черт с ним, — ответил Хортон. — Я от него услышал достаточно. Теперь я хочу, чтобы ты мне кое на что ответил. Корабль сказал, что остальные трое мертвы…
— Возникла неисправность, — сказал Никодимус. — Примерно лет сто назад. Один из насосов перестал функционировать, и камеры начали перегреваться. Я сумел спасти вас.
— Почему же меня? Почему не одного из других?
— Это очень просто, — рассудительно ответил Никодимус. — Вы были номером первым в ряду. Вы находились в камере номер один.
— А если бы я был в камере номер два, ты бы позволил мне умереть?
— Я никому не позволял умереть. Я мог спасти одного спящего. Когда это было сделано, для остальных было уже поздно.
— И ты делал это по порядку?
— Да, — согласился Никодимус. — Я делал это по порядку. А что, был способ получше?
— Нет, — признался Хортон. — Думаю, что не было. Но когда трое из нас оказались мертвы, не возникало ли мысли прервать миссию и вернуться на Землю?
— Не было такой мысли.