Планеты
Шрифт:
Никто даже не видел его в лицо, и порой начинал ползти слух, что Альфадей Эрго – это вообще выдумка, мираж, плод воображения и, что его не существует вовсе.
А теперь перед ним сидит этот тип и утверждает, что он – Альфадей Эрго.
– Он самый. Что, не ожидали такой удачи? – Усмехнулся пират.
– Что ж, пусть будет Эрго, – кивнул трайд. – Итак, Эрго, кого ты имел в виду под словом «он»?
– Конечно, Калахаса! Я был на Таллассе, когда ко мне пришел доверенный человек Калахаса, сказал, что Калахас хочет видеть меня. Я, конечно, удивился такому
– Какую?
– Набрать ему камешков на Камарлене.
– И ты сразу согласился? – прищурил глаза Марион.
– Я же говорю, он хорошо платил, к тому же камни тоже кое-что стоят.
– А марганы? – бешено сверкнул глазами трайд. – Как вы завезли их на Камарлен?
– Это ты у Калахаса спроси. Он не посвящал меня в свои планы. Мое дело было: найти людей, нагрести ему камней и молчать. С марганами он сам возился. Так что я был не в курсе дел этих тварей.
– Где весь персонал Исследовательского Центра?
– Какого еще центра? – выпучился Эрго в притворном удивлении.
Марион пришел в ярость. Вскочив, он тряхнул пирата со всей силы, заорал:
– Лжешь! Я тебя насквозь вижу, гнилое отродье космоса!
– Потише, потише, кээсец! – примиряюще сказал тот. – Мало тебе того, что ты продырявил меня, так ты еще хочешь вытрясти из меня дух? Я скажу правду, слышишь, скажу!
– Ну? – грозно сверкнул глазами офицер.
– Эх, была, не была! – вздохнул Эрго. – В общем, Калахас велел нам нейтрализовать Исследовательский Центр. У него там был человечек, который все знал и впустил нас, вырубив защиту и сирену. Естественно, он тоже был в доле. Кстати, человечек-то этот – деллафиец, – усмехнулся пират, многозначительно глянув на трайда.
– Дальше, – коротко потребовал тот.
– Завязалась драка, пальба, – пират замолчал, Марион недобро посмотрел на него, и он неохотно продолжил: – Убитых мы закопали. Потом мы разворотили все модули и корабли и смотались в горы. Этот талласский ублюдок поторчал тут немного, а потом смылся куда-то, но постоянно выходил на связь со мной. А потом вы нарисовались, вот и все, я больше ничего не знаю.
Мариону хотелось убить этого наглого мерзавца, он чувствовал, как горячая волна бешенства и ненависти нахлынывает изнутри, заполняя все его существо.
– За все твои грязные, преступные делишки, я готов придушить тебя, пиратская рожа, – с едва сдерживаемым гневом сказал он. – И берегись, если ты что-то утаил от меня, талласский прихвостень!
– Ты обещал, что я свалю с этой чертовой планеты живым, кээсец, – напомнил пират.
– Да, я обещал! – взорвался офицер. – Но это не значит, что ты избежишь наказания! Ты все равно сдохнешь на Деллафии в любом случае, если раньше тебя не сожрут марганы! Ты, идиот, знаешь, что наделал из-за своей жадности и ограниченности? Подписал смертный приговор себе, нам и тысячам невинных аборигенов! Да за это я сам распылю тебя, недоделанный кретин! Ты знаешь, сколько лет и сил мы
– Я, конечно, не питаю к аборигенам особой любви, но и для меня это зверство марганов стало неожиданным и чересчур жестоким! Я же не знал, что Калахас способен на такую подлость, клянусь всеми планетами! – заверещал Эрго, делая круглые глаза.
– Молчать! – крикнул Марион, и пират послушно заткнулся.
«Калахас, Калахас… – мрачно размышлял трайд. – Пират, похоже, говорит правду. Неужели Талласса нарушила древний союз ради собственного обогащения? Неужели готова пренебречь всем, к чему они так долго шли, и развязать вражду? Неужели война? Война с Таллассой?»
Это было дико, невероятно, безумно. Это было начало конца Союза Четырех. Даже в страшном кошмаре Марион не мог себе представить такое. Он посмотрел на офицеров, но увидел в их глазах те же вопросы, что молнией пронеслись и в его голове.
Трайд устало опустился на каменный пол.
– Если честно, мой мозг уже отказывается работать, – вздохнул он.
– От этих трупов воняет, – пожаловалась Дели. – Нельзя ли их куда-нибудь убрать?
– Империта права, – поддержал ее Джанулория. – От этого запаха уже раскалывается голова, да и смотреть на них – удовольствие не из приятных.
Общими усилиями сгрузили тела марганов и пиратов в тант и свалили вниз к подножию горы. Джанулория метнул вслед огненный шар и в небо вырвались языки большого погребального костра.
Потом предавали огню тело Эвиро. Ихлак долго прощался со своим лонгом, – трогательно, душераздирающе, что даже пират чуть не прослезился и все бормотал:
– Надо же, как бывает: вроде бы простая зверюга, а слеза прошибла, метеорит мне в глотку! Ну, талласский хрыч, устроил ты заварушку себе на голову, клянусь космосом!
И вот, тело лонга объяло пламя – чистое, яркое, беспощадное.
Они смотрели, как быстро тает Эвиро в его обжигающих объятьях – безвозвратно, навсегда, – и было в этом зрелище что-то ужасающее, магическое и необъяснимое до дрожи. Маленький Истан, жалобно и тихо скуля, пытался залезть в огонь к матери и белым беспомощным комочком бегал вокруг, не понимая, почему она не слышит его, не подходит и не ласкает языком, как раньше. Дели подхватила его и прижала к груди, он доверчиво уткнулся носом ей в шею и затих.
Вскоре костер погас, оставив после себя лишь небольшую горстку пепла.
Юл-Кан, совершенно разбитый и молчаливый, сел в стороне и впал в глубокую мучительную задумчивость. Офицеры лишь вздохнули, посмотрев на него.
– Калахас, – проговорил Джанулория. – Кто бы мог подумать о такой подлости, сравнимой с ударом в спину.
– Калахас – мутный тип, он мне никогда не нравился, – заявил Тасури. – Но так, исподтишка, взять и развалить все, созданное за столетия, это даже не подлость, это… это…