Пластическая хирургия по-русски
Шрифт:
* * *
Почти одновременно с «олдсмобилем» Эдуарда в город въехал неприметный серый «жигулёнок». В отличие от машины Лаврентьева он вкатился в Вольнореченск не с востока, а с запада. Когда водитель «жигулей» запарковал их на открытой платной стоянке и выбрался из машины, он случайно попал в поле зрения громадного морского бинокля, который держал в руках мрачноватый человек с обрюзгшим лицом и недобрыми, навыкате, глазами.
Наблюдение в бинокль за обычно вялотекущей послеобеденной городской жизнью было одним из дурацких хобби этого человека. Какой-то странный спорадический импульс заставил наблюдателя задержать руку и проследить за тривиальной парковкой более чем тривиального «жигулёнка». Он никогда
Если бы наблюдавший за парковкой Михаила Флысника человек мог увидеть его обнажённым, то посчитал бы «пришлеца» профессиональным атлетом или… убийцей. Коротко стриженный, с тёмными живыми глазами и приветливой улыбкой на загорелом, с правильными чертами, лице, Мика Флысник зарос мышцами так, что ему давно пришлось отказаться от покупок готовой одежды и перейти на индивидуальный пошив. Портные, к которым обращался Маленький Мика, в отчаянии хватались за голову и заходили в тупик, не в силах построить костюмчик, который, обеспечивая простор двухаршинным плечам и двадцатидюймовым бицепсам и при этом подчеркивая семидесятивосьмисантиметровую (!) талию Мики, выглядел бы на молодом человеке хоть немного лучше весело трепыхающегося на ветру перемен тряпья, которое обычно напяливают на идиотски скалящееся огородное пугало.
Однако приветливая Микина улыбочка, может, и вправду слегка похожая на безмятежную ухмылочку «устрашителя ворон», была на самом деле обманчивой. Мика умел быть и весьма жёстким человеком, совершенно непостижимым образом сохраняя при этом присущую ему юношескую непосредственность и стеснительность. Такое изобилие мышц, которым обладал Флысник, не могло не повлиять на баланс физических, умственных и моральных качеств в его обширном организме, и Мика прекрасно отдавал себе отчет в том, что его используют как жёсткую, хотя и не тупую «торпеду». Он отнюдь не терзался этим. Не занижая и не завышая собственной самооценки, Мика пребывал с собою в ладу и гармонии. Мозгов у Мики хватало, но в случае крайней необходимости он вёл себя как полуночный разбойник – прыгал сквозь оконные стёкла, прошибал кулаком стальные двери и шутя попадал из пистолета в сидящую на другой стороне улицы крысу.
И если бы Мика Флысник знал, какого рода авантюру замышляет мужчина с биноклем, и каким-то чудом мог оказаться рядом с праздным наблюдателем, его стальная рука мгновенно сомкнулась бы на дряблой шее «подглядывателя».
* * *
Бар Болеслава Поливкова «При деньгах» находился на улице Водоразборной неподалёку от улицы Ленина и пользовался дурной славой, а следовательно, огромной популярностью. Болек открыл питейное заведение, получив нежданно-негаданно свалившееся на него скромное наследство. Деньжат, однако, вполне хватило, чтобы оплатить аренду помещения, приобрести мебель, оборудование и закупить первую небольшую партию «газолина».
Чуть выше среднего роста, тощий, слегка кривоногий, с будто приклеенной хитроватой улыбочкой, с маслеными «пивными» глазками и бесформенной копной тёмных вьющихся волос, Болек слыл изрядным проходимцем и бражником. К почти тридцати шести годам он сумел сохранить весёлый нрав и юношескую, можно даже сказать, детскую непосредственность.
До того как Поливке повезло получить наследство, ему приходилось месяцами сидеть на мели и перебиваться случайными заработками. Но открыв собственный бар, он постепенно выпрямился и крепко встал на ноги. Болек спокойно относился к тому, что в его уютное заведение заглядывают тёмные личности. Он неплохо умел держать язык за зубами, поэтому и дожил до своих тридцати шести. Более того, ходили слухи, что сам Поливка является доверенным лицом и «почтовым ящиком» пресловутых тёмных личностей – проще говоря, шестерит на братков.
Если это было правдой, то разорение Поливке не грозило. Многие знавшие его охотно верили в тесную связь Болека с криминальными элементами. Ещё совсем недавно он потихоньку занимался перепродажей краденого, а однажды мелкий барыга Болеслав Поливков оказался замешанным в дело, связанное с угоном автомобиля – разумеется, дорогой иномарки.
Чудом отбоярившись, Болек с тех пор зарёкся приближаться к дорогим иномаркам, окончательно и бесповоротно обрядившись в белый фартук бармена – ту ещё, мать её, сутану! Болек Поливка был женат на женщине с сомнительным прошлым. Детишек Бог Валентине и Болеку Поливковым пока не послал, а быть может, они и сами недостаточно старались, но в уныние от этого не впадали. Карапуза им заменял имевший вполне приличный даже для среднего вольнореченца IQ (коэффициент интеллектуального развития) похожий на ворону горластый зелёный попугай Ринго, которого Болек для привлечения посетителей большую часть времени держал в зале, прицепляя на ногу птице цепочку. Обыкновенно во второй половине дня, ближе к вечеру, Болек «керовал» за стойкой сам.
Двадцать второго августа около шести часов пополудни Поливка находился на боевом посту, полируя свежайшим полотенцем и без того кристально чистый стакан. День ещё не совсем склонился к вечеру, и бар только начинал заполняться людьми, поэтому свободных мест и в зале, и у стойки хватало.
Несмотря на пока небольшое число посетителей, в помещении царил громкий устойчивый «белый шум» – типичный звуковой коктейль, дежурный акустический аперитив, свойственный заведениям такого вида, рода и пошиба. Под потолком уже колыхалось плотное сизое облако, в состав которого входил не только тривиальный табачный дым, но и кое-что покрепче. Временно покинувшие телесную оболочку души любителей травки расслабленно пребывали на этой «девятой туче» («cloud nine») или на седьмом небе, что на двух разных языках – английском и русском – означает одно и то же: находились на вершине блаженства.
Остальные, пока живые, души покуривали обыкновенные сигареты, накачивались пивком, попивали разбавленный вермут и более дорогие высокоградусные напитки, перекидывались по маленькой в картишки и в кости.
Несколько человек с сосредоточенными лицами ходили вокруг стоявших на заднем плане бильярдных столов, лениво перекатывали шары.
Другим бильярд представлялся чересчур интеллектуальной игрой и они пялились на экран подвешенного на потолочном кронштейне большого телевизора, на экране которого обнажённые по пояс и словно облитые растительным маслом белый и чёрный тузили друг друга так нещадно, будто в этом грязном во всех отношениях боксёрском поединке на карту была поставлена судьба Вселенной.
Время от времени заведение Болека Поливки оглашалось выдаваемыми невпопад сентенциями, филиппиками и афоризмами попугая Ринго, который как пёстрая губка годами впитывал в себя разнообразный словесный мусор и, совершенно не переосмысливая его критически, громогласно артикулировал подслушанную чужую дешёвую мудрость, являющуюся близкой родственницей пошлого опыта – ума глупцов.
Мика Флысник вошёл в двери бара «При деньгах» и в течение многих секунд созерцал всю эту красоту. На Флыснике были туфли на микропорке, светло-коричневые летние брюки и надетый на бледно-зелёную майку-полурукавку пошитый на заказ (но не у Зайцева, не у Юдашкина и не у Кардена) лёгкий серый спортивный пиджак с большими накладными карманами. Получив первое и пока ещё очень поверхностное представление о баре Болека Поливки, Мика проследовал к стойке.
Тут его ожидал очередной сюрприз. На видном месте за стойкой висел самодельный плакатик со стишками – своеобразная визитная карточка бара «При деньгах»:
Деньги, деньги!
Это радость и беда.
Деньги, деньги!
Их не будет никогда.
Деньги, деньги!
Это жмот, и это мот.
Деньги, деньги!
Это кровь, и это пот.