Пластиковый век. Сборник рассказов
Шрифт:
– Продолжай, – программист уже почти смирился с потерей денег и хотел хотя бы насладится шоу.
– Вчера, возвращаюсь я с репетиции, а дома у меня сидит старая карга и пьет мой бразильский кофе. Да еще мило, что вообще невыносимо, беседует с электронным лакеем. Твой спятивший компьютер пустил ее в дом, потому что она вежливая и подходит под описание интеллигентной женщины. А эта полоумная бабка оказалась коммунисткой, с полной сумкой агиток и с орденом Труда на груди! Каково, а? Вот скажи мне, это нормально пускать эту краснопузую мразь в мой дом?
Паша
– «Интеллигентных дам, пускай без вопросов, особо если они милые и кокетливые» Ты сам внес ее в исключения, вот система ее и пустила.
– Милая и кокетливая, – заорал Робэрт – это когда ей от двадцати до тридцати и сиськи четвертого размера минимум.
– Ну, компьютеру до лампочки сиськи, – разумно заметил программист – да и возраст ты тоже не указал. Видимо система посчитала ее интеллигентной, милой и даже кокетливой.
– Да, а почему твой ящик не пустил в дом моих друзей? Они пришли ко мне в дом, а эта чертова штука не только не сообщила мне, но еще вызвала наряд полиции?
Паша нашел нужный эпизод и расхохотался. От чего драматургу захотелось вцепиться программисту в горло, но природная трусость и на этот раз позволила ему избежать травм.
– «Всякую пьянь, ругающуюся матом и блюющую по подъездам даже близко к дверям не подпускай, пусть с ними мусора разбираются» – процитировал он очередное указание системе безопасности – Думаю, друзья твои были слегка трезвые, говорили отнюдь не на языке Пушкина и нагадили в подъезде.
– Да ты знаешь, что это были за люди? – Робэрт нервно перебирал пальцами край винтажного свитера – Их по телевизору чаще рекламы прокладок показывают!
– Робэрт, – все еще улыбаясь сказал Паша – система не может работать такими категориями. Она делает только то, на что ее запрограммировали, в данном случае ты сам.
– Ты издеваешься?!
– Нет, – Паша примирительно поднял руки – ни в коем случае. Просто объясняю. Это же компьютерная интеллектуальная система безопасности, а не человек.
– Зачем тогда твоя система замочила моего куратора из министерства культуры?
– Чего?! – опешил Паша – Она что, убила человека?
Перед глазами программиста пронеслось его предполагаемое будущее и в нем было очень много решеток. Негнущимися пальцами он открыл архив, с ужасом ожидая данных об убийстве. Истина оказалась прозаичнее и почти некриминальной.
– Степан Семенович, – уже не театрально, поскольку дело касалось личного кошелька творца, зарыдал драматург – пришел поговорить о некоторых нестыковках в финансовых отчетах.
Робэрт поморщился от воспоминаний. Откуда чиновнику понять, что для вдохновения совершенно необходим отдых в Ницце и периодические прогулки по Парижу. Конечно, миллионы, выделяемые из бюджета тоталитарного государства, помогали творить. Но с каждым годом режим все сильнее давил на режиссера и требовал отчетности о проделанной работе. А, главное, указать куда пошли деньги.
Куратор пришел домой к Робэрту, несколько перевозбудился от того, что квартира драматурга на добрых сто квадратов больше его собственной и начал орать на интеллигентного человека. Матом и очень грубо. Электронный лакей оценил ситуацию и против нарушителя была применена система пожаротушения. Слизкая, липкая пена, что покрыла чиновника с ног до головы, отнюдь не прибавила ему добросердечия и милосердия.
– Мда… – задумчиво сказал Паша – а договориться с ним ты пробовал? Может вернешь часть сразу, а остальное замнется и как-нибудь отработаешь?
– Он сказал… – как ни странно, но пожаловаться Робэрт мог только этому пролетарию умственного труда, коллеги только радовались его несчастьям – что у него орда таких не очень честных гомосексуалистов.
На самом деле Степан Семенович сказал куда грубее и понятнее. Паша растерялся. С одной стороны, ему даже было немного жаль нечистого на руку служителя Мельпомены, но утешать его тоже не хотелось, уж очень персонаж был отвратен.
Впрочем, истеричные перепады настроения были характерны для Робэрта. Взглянув на тупую, как он считал, морду программиста, он уже впал в буйство. Ведь любому мыслящему человеку понятно, что вина лежит не на слегка неточно распорядившемся деньгами творце, а на компьютерной системе и ее создателе. Издав дикий воинственный крик атакующих хомячков, драматург кинулся на обидчика. Ему даже удалось оцарапать щеку Паши, своими холеными ногтями. Лупить визжащего интеллигента программист не стал, просто дал оплеуху, что направила его в сторону коридора и входной двери.
– Ты мне заплатишь за это! Быдло замкадовское! – верещал Робэрт и снова пытался расцарапать ненавистное лицо.
Дальнейшая речь драматурга была невнятной, хотя и очень громкой. В ней фигурировали «козлы», «люмпены», «пролетарии» и почему-то «горшочек с медом».
– Паша, – послышался спокойный, уверенный голос из закрепленного над дверью динамика – отойди, пожалуйста, на пару метров.
Как только хозяин квартиры отступил, на буйного гостя обрушился шипящий поток противопожарной пены. Следом, подчиняясь воле электронного стража, распахнулись входные двери и могучий пинок программиста отправил мокрого и грязного драматурга на лестничную клетку. Дверь захлопнулась, а система связи не передавала его вопли, только кривое от гнева лицо бесновалось на экране видеофона.
– Спасибо, Тимофей, – обратился к электронному стражу программист – еще чуть-чуть и я бы ему шею свернул.
– Ничего, Паша. Пивка? – на кухне послышался хлопок открываемой бутылки.
– Это все, конечно, весело, – задумчиво сказал Паша, потягивая янтарный напиток – только теперь я крепко попал на деньги. Он с меня с живого не слезет.
Паша вымучено улыбнулся, уловив двусмысленность своих же слов.
– Я бы не был в этом так уверен, – ехидно, а Паша был действительно талантливым программистом и умудрялся встроить в программы характер, ответил Тимофей.