Пластиковый век. Сборник рассказов
Шрифт:
– Кира, я знаю, что эта спасенная жизнь твоя заслуга и я благодарю тебя! Ведь я понимаю чего, тебе это все стоило. Ты молодец!
Она ушла, а я долго смотрела ей в след и гадала, почему эта холодная азиатка так хорошо понимала меня. Я очень умная, но здесь мой интеллект пасовал. Захотелось побыть одной, разобраться и успокоится. Я бегло просмотрела карту состояния пациента, по роду занятий мне необходимо было разбираться в медицине, тем более в травмах,
Миата быстро осваивалась, хорошо поддающаяся гипнообучению уже к вечеру второго дня она бегло говорила по-английски, обучать ее сразу русскому не стали, чтобы не перегружать измученный мозг более сложным языком. Для того чтобы убедить ее что она не в аду, команда оделась в парадные зеленые мундиры дальней геологической разведки, по счастливому стечению обстоятельств оказавшимся цветом праведников в этом мире. Девочка безбожно нарушала предписанную Суховым диету, весь экипаж считал своим долгом сунуть «принцессе» шоколадку или батончик. Зина вообще давала ей укрытие от процедур Сухова и вдоволь вареников с клубникой. Достаточно трудно было объяснить девочке, что туалет находится в определенном месте, а не любом кроме стола и кровати. Сначала девочка цепенела при любом упоминании о своей прошлой жизни. А на просьбу Сухова раздеться для осмотра, она с кошмарной покорностью и слезами задрала юбку. Красный и всклокоченный Сухов прибежал ко мне, я впервые услышала, как этот тихий интеллигентный человек ругается матом. В дальнейшем медосмотром занималась только я, робкое предложение поступило, но я твердо объяснила, что можно считать меня матерью или старшей сестрой и Миата успокоилась. Тогда же выяснилась подлинная причина ее осуждения, дядька Миаты пользовался девочкой как наложницей с одиннадцати лет, любое неповиновение наказывалось либо плетью, либо голодом. Что он с ней делал, девушка назвала с не девичьей прямотой и грубостью. Однажды она не выдержала и попыталась сбежать, ее поймали, и она три недели провела в погребе, на просяной каше и воде. Потом был «воспитательный» разговор с дядюшкой. Ночью Миата взяла нож и отрезала родственнику воспитательный орган. Дядя выжил, но мужиком быть перестал. Чтобы не позорится и не быть обвиненным в убийстве, он обвинил Миату в колдовстве. О том, что происходило после ареста, Миата не рассказывала, а я не спрашивала.
Вадим как павлин распустил хвост и, судя по сияющим глазам девочки ей такое внимание было очень приятно. А я видела кошмары: цепи, дыбы, плахи, медных быков, плети, крючья и извивающиеся от боли люди, а я в это время захлебывалась кровью. Вонючей человеческой кровью. Через десять дней я не выдержала и пошла, сдаваться Сухову.
– Леня, – я нашла врача сидящим за микроскопом, его сухопарая фигура и неторопливые уверенные движения, почему-то подействовали на меня успокаивающе. – У меня проблемы и, похоже серьезные.
– Кира, – он повернулся ко мне – я уже давно жду тебя. С твоего возвращения с тобой что-то творится, давай попробуем разобраться.
– Возьми красную папку из сейфа. – сказала я.
Сухов оторопело посмотрел на меня, красная папка была в сейфе у каждого медика, но она лежала всегда заблокированная и никто не знал что в ней. Была только лаконичная инструкция: открыть исключительно по требованию специалиста по контактам. Существовали сотни версий что там может храниться. От инструкций по уничтожению корабля, до секретных паролей для разговора с Создателем. Все понятное дело ошибались. В красной папке находилась настоящая медицинская карта специалиста по контактам, вряд ли бы экипажи спокойно восприняли информацию что мы, не совсем люди, точнее совсем не люди.
Помимо, развитых силовых и интеллектуальных качеств мы обладаем завидным здоровьем, так что красную папку открывают крайне редко, на медика навешивают килограмм расписок, чтобы не болтал, но единственная реальная его помощь это тестирование системы. Вот это, учитывая, что контрольная система может быть повреждена вместе с организмом, мы сделать самостоятельно не можем. Под его удивленные возгласы, вроде: невероятно или не может быть, я улеглась на стол диагноста.
– Во-первых, заблокируй дверь, – меня его реакция злила, – во-вторых, включи систему гашения агрессии, ты вообще инструкцию прочитал или только моими анализами интересовался?
– Конечно, извини. – он торопливо заблокировал дверь и секунду поколебавшись вдавил кнопку системы гашения агрессивности, меня мягко, но очень прочно охватили силовые захваты. – а это обязательно? – испуганно сказал он указывая на мерцающие захваты.
– Если я внезапно захочу, то пробью головой переборку, – зло сказала я – твоей головой!
– Кира, не надо меня оскорблять. – сказал он спокойно, видно почувствовал во мне перепуганного пациента и прирожденная мягкость умноженная на профессиональную этику убедила его удивляться моему досье попозже. – Я ведь на твоей стороне.
Конец ознакомительного фрагмента.