Плата за молчание
Шрифт:
В Бостоне, с его полуторамиллионным населением, ежедневно совершаются десятки самоубийств, особенно с тех пор, как из-за застоя в делах с каждым месяцем увеличивается число безработных. Поэтому объяснение, данное Юрисом Слезерсом, удовлетворило полицейских. Начальник патруля Бенсон сначала усомнился:
– Почему же, если она повесилась на дверной ручке, тело ее очутилось на полу? Или это вы ее сняли?
Но Юрис правдоподобно объяснил и это:
– Очевидно, пояс под тяжестью тела соскользнул с ручки. Я, во всяком случае, застал ее именно в таком виде.
Патруль, не желая, должно быть, создавать себе лишних хлопот, не стал ничего более уточнять, поручив лишь Юрису вызвать врача, чтобы тот дал официальное заключение о смерти.
Тем бы, вероятно, дело и кончилось, если бы поступивший в полицию вызов не был случайно услышан сотрудниками отдела по расследованию убийств. Полагая, что им так или иначе придется заниматься этой историей, они решили сами выехать на место и прибыли на Гэйнсбороу-стрит, 77, как раз в ту минуту, когда патруль собрался уже уезжать.
Неожиданное вмешательство в его работу рассердило начальника патруля Бенсона.
– К чему еще комиссия по расследованию убийств? Все совершенно ясно. Это, несомненно, самоубийство. Неужели вам надо всюду совать свой нос?
Представители других служб ревниво относятся к сотрудникам отдела по расследованию убийств не только из-за разницы в окладах заработной платы. В значительной мере это вопрос престижа. Работа патрульной службы почти не получает общественного признания, в то время как расследованию убийств посвящаются подробные газетные отчеты, а имена иных сотрудников отдела упоминаются чаще, чем имена каких-нибудь голливудских кинозвезд. Отсюда неизбежно вытекает завистливая неприязнь коллег.
Лейтенант Дрисколл и инспектор Меллон и на сей раз всячески подчеркивали это различие в служебном положении.
– Где умершая?
– пропустив объяснение Бенсона мимо ушей, спросил Меллон, пока Дрисколл испытующим взглядом окидывал комнату.
– В кухне, - сквозь зубы процедил Бенсон.
Меллон и Дрисколл сразу же направились в кухню, а оба патрульных молча уселись, но лица их с каждой минутой принимали все более ожесточенное выражение: время шло, а сотрудники отдела по расследованию убийств все еще осматривали труп и о чем-то расспрашивали сына покойной.
Через четверть часа Меллон вернулся. Подбоченившись, он на миг остановился в дверях и пристально уставился на полицейских:
– И это вы называете самоубийством? Женщина задушена, а возможно и изнасилована!
– Он торжественно прошествовал к телефону и начал набирать номер:
– Говорит инспектор Меллон. Свяжите меня с начальником отдела!
Через полчаса в квартире орудовала уже дюжина сотрудников уголовного розыска. Один за другим быстро и споро они делали свое дело: фотографировали, отыскивали следы, снимали отпечатки. Полицейский врач тщательно осмотрел умершую; показания ее сына и обоих патрульных были запротоколированы; все вещи описаны; жильцы других квартир поочередно вызваны и опрошены.
Юриса Слезерса подвергли многочасовому изматывающему перекрестному допросу. Снова и снова должен был он объяснять, зачем, почему, с какой целью явился сюда, какие взаимоотношения были у него с матерью, почему он ушел от нее и какой характер носили их ссоры. Когда к пяти часам утра с первыми следственными действиями было покончено, не оставалось уже никаких сомнений в том, что члены комиссии не верят ни в ограбление, ни в изнасилование и подозревают в убийстве Анны Слезерс только одного человека - Юриса Слезерса.
Инспектор Меллон без обиняков заявил ему это прямо в лицо:
– Говорите что хотите, а только вы-то и убили вашу мать. Вы задушили ее, потому что она не отдала вам вашу мебель. А беспорядок в квартире, положение трупа, одежда - все это лишь инсценировка, созданная с целью ввести нас в заблуждение.
Юрис Слезерс сидел на кушетке, вымотанный до основания. Силы его явно были уже на пределе, однако он вовсе не намерен был в чем-либо сознаваться и только жалобно, почти нечленораздельно причитал:
– Это не я… Ведь она моя родная мать… Я не стал бы убивать ее… Это не я…
Он был арестован по подозрению в убийстве, и в последующие трое суток его почти беспрерывно допрашивали. Он стоял на своем:
– Это не я. Я не убивал свою мать.
В понедельник, 18 июня, комиссия по расследованию убийств вынуждена была отпустить Юриса Слезерса. Одни подозрения, как бы сильны они ни были, не позволяли все же дольше держать его под арестом. А доказательств того, что он убийца, не было.
Однако для сотрудников комиссии, как и для обитателей дома № 77 по Гэйнсбороу-стрит, Юрис оставался единственным подозреваемым. В их глазах он был хладнокровным, зверским убийцей, ради какой-то мебели задушившим родную мать. Так продолжалось в течение 16 дней, до 30 июня 1962 года.
К концу этого знойного, душного субботнего дня всего в нескольких милях от Гэйнсбороу-стрит было обнаружено второе убийство. На пороге своей спальни, одетая, как и Анна Слезерс, в один лишь халат, лежала 68-летняя медицинская сестра Нина Нихольс. Здесь и нашел ее привратник Томас Брюс. На шее убитой была петля, сделанная из пары нейлоновых чулок. Все шкафы были раскрыты настежь, все перерыто и перевернуто. Следы преступления в равной мере позволяли предполагать как ограбление, так и изнасилование. Ничего больше установить не удалось, и сотрудникам инспектора Меллона на этот раз некого было даже задержать по подозрению в убийстве. У них оставалась лишь весьма шаткая гипотеза: если убийцей Анны Слезерс все-таки был ее сын, он мог специально убить и Нину Нихольс, чтобы этим вторым убийством полностью снять с себя подозре- ние в первом.
Но эта гипотеза продержалась только два дня. Уже в ближайший понедельник, 2 июля, вечерняя газета известила о третьем убийстве. В предместье Бостона Линне жильцы дома № 73 по Ньюхолл-стрит потребовали, чтобы привратник открыл своим ключом дверь квартиры 65-летней Эллен Блэйк, так как с субботнего вечера старую даму никто не видел и соседи опасались, не стряслось ли чего-нибудь с ней.
Миссис Блэйк лежала задушенная в своей постели. На ней была только пижама. Вокруг шеи обвивался затянутый узлом на затылке нейлоновый чулок. С пальцев правой руки убитой были силой содраны два брильянтовых кольца. Во всем остальном место преступления выглядело так же, как и в двух предыдущих случаях. Двери и окна были закрыты и не носили никаких следов взлома. Следовательно, старая дама сама отворила своему убийце дверь. Эллен Блэйк, тоже медсестра по профессии, 35 лет назад разошлась с мужем и с тех пор была принципиальной мужененавистницей. Никогда не водила она знакомств ни с кем из мужчин. Было немыслимо допустить, что она в одной пижаме отворила чужому мужчине дверь. И лейтенант Эндрю Туни, руководитель комиссии по расследованию убийств, которой было подведомственно это дело, вообще не хотел верить, что убийство совершено мужчиной. А потому образ жизни, поведение и алиби приятельниц Эллен Блэйк были подвергнуты довольно унизительной для них проверке. Успеха это, однако, не принесло. Лейтенант Туни не обнаружил ни одной женщины, которую можно было бы не то что обвинить, но хотя бы заподозрить в подобном преступлении.