Плата за молчание
Шрифт:
В составленном позднее протоколе вскрытия говорилось: «При той степени разложения, в которой находился эксгумированный труп, сделать категорический вывод о причинах смерти не представляется возможным. Сохранившиеся еще следы огнестрельного ранения, направление пулевого канала, расположение входного и выходного отверстий, безусловно, не соответствуют тем, какие бывают при самоубийстве. Однако и при гибели от чужой руки картина, как правило, бывает иной…»
Итак, даже вскрытие уже не могло с достоверностью установить причину смерти: неизвестный, который раньше тайком эксгумировал труп Пауля Бломерта, потрудился не зря.
Заместитель обер-прокурора доктор Зоммер, сообщив прессе результаты вскрытия, не постеснялся заявить: «Вопреки распространяемым слухам бесспорно доказано, что Пауль Бломерт не был убит, а покончил жизнь самоубийством». В качестве еще одного доказательства Зоммер преподнес репортерам заключение 88-летнего подслеповатого эксперта по почеркам профессора Брюнинга, который на основании содержащихся в деле фотокопий решительно утверждал, что оба прощальных письма - к жене и к отцу - написаны рукой Пауля Бломерта.
Вейганд выпустил новую листовку, оспаривая эту дезинформацию и указывая, что из-за слабого зрения профессор Брюнинг уже дал однажды заключение, приведшее к судебной ошибке. Только когда человек, невинно осужденный за подделку векселя, сумел разыскать действительного преступника, дело было пересмотрено.
В той же листовке Вейганд ссылался на свидетелей, готовых под присягой показать, что Урсула Бломерт еще при жизни мужа хвасталась умением с поразительным сходством подражать его почерку.
Указанные сведения побудили Галя затребовать дело Бломерта из прокуратуры и вызвать на допрос всех так или иначе причастных к нему лиц.
Однако Зоммер со своей стороны принял контрмеры, чтобы окончательно разделаться со слишком беспокойным противником. В один прекрасный день к доктору Вейганду явился круглолицый улыбающийся маленький человечек, который тонким детским голоском представился как советник и доктор медицины, специалист по психиатрии и невропатологии, доцент Антон. Тем же мягким, вкрадчивым голосом он объявил ошеломленному доктору Вейганду, что тому необходимо подвергнуться психиатрической экспертизе.
В своем кратком заключении после этой первой беседы с доктором Вейгандом советник медицины Антон сообщил заместителю обер-прокурора Зоммеру: «Бросается в глаза колючий, параноидный взгляд обследуемого…»
Отсюда недалеко и до вывода - бунтарь страдает психическим недугом! А с душевнобольным властям нет нужды церемониться. Его можно потихоньку, не привлекая ничьего внимания, на любой срок упрятать в психиатрическую больницу!
Доктор Вейганд попытался дать отпор и обратился к известным психиатрам - кельнским профессорам де Боору и Шайду и заведующему кафедрой психиатрии Мюнстерского университета Кереру.
В результате двадцати многочасовых обследований три крупных специалиста пришли к единодушному заключению: «Доктор Вейганд, безусловно, не страдает никаким психическим заболеванием и несет полную ответственность за все свои действия. Уровень его интеллектуального развития находится на верхней границе нормы».
С этим заключением в кармане Вейганд считал себя в безопасности от происков прокуратуры.
В свою очередь, и следственный судья Галь свято верил в гарантированную конституцией независимость судей. Вечером 21 января 1963 года после трехнедельного тщательного расследования он отдал приказ об аресте Урсулы Бломерт, Густава Краббе, Елены Краббе и доктора Фрайберга по подозрению в убийстве адвоката Пауля Бломерта.
Не прошло и двадцати часов, как судебная коллегия по уголовным делам мюнстерского суда потребовала Галя к ответу за этот самовольный поступок. Четверо арестованных подали жалобу, поддержанную Зоммером при одобрении спешно прибывшего из Хамма генерального прокурора Аманна. Галь тщетно пытался объяснить явно предубежденным старшим коллегам мотивы своих законных действий, тщетно возмущался и протестовал. Председатель - руководитель земельного суда и вице-президент аэроклуба Кеммеррих - отчитывал его так, точно это он, Галь, совершил преступление.
Заседание судебной коллегии по уголовным делам закончилось тем, что арестованных освободили из-под стражи, а у Галя потребовали возвращения всех следственных материалов в прокуратуру.
Уже на другое утро министр юстиции Вестфалии Штре-тер (член Христианско-демократического союза) отстранил Галя от должности и привлек к дисциплинарной ответственности «за незаконное лишение свободы». В письменном протесте Галь выразил готовность изложить перед следственной парламентской комиссией результаты собственного расследования обстоятельств гибели Бломерта. Но ни одна из «демократических свободных» партий Федеративной Республики Германии не нашла нужным потребовать созыва такой парламентской комиссии.
Галь не кончил еще собирать в служебном кабинете свои вещи, когда прибыло постановление прокуратуры о прекращении возбужденного им следствия по делу Бломерта. На полях постановления Галь написал: «Почему игнорируются все доводы обвинения? Почему принимаются во внимание только противоположные доводы, в том числе и явно неправдоподобные? Почему показания обвиняемых безоговорочно и без всякой проверки рассматриваются как бесспорные доказательства? Почему не желают допросить свидетелей обвинения?»
После такого поворота доктор Вейганд попытался выяснить, почему высшие правовые органы столь беззастенчиво стремятся во что бы то ни стало помешать раскрытию преступления. Он больше не верил, что Бломерта обрекли на смерть из-за того, что он мешал любовным похождениям своей супруги. Не допускал Вейганд и того, что самые высокопоставленные лица, вплоть до министра юстиции, стали бы так стараться ради спасения репутации верхушки аэроклуба.
Еще в самом начале своего расследования Вейганд услышал кое-что о политическом прошлом господ, усиленно старавшихся изобразить Пауля Бломерта самоубийцей. Теперь он решил проверить эти сведения. Он отправился в демократический сектор Берлина и там познакомился с материалами о юристах эпохи нацистского террора, занимающих ведущие посты в Федеративной Республике Германии. По возвращении в Мюнстер он выпустил новую листовку, в которой говорилось: