Платина и шоколад
Шрифт:
Даже туман расступался перед этой гибкой, затянутой в чёрное, фигурой. Губы на миг дрогнули в улыбке, несмотря на то, что в носу закололо.
Её Малфой.
Не ищет взглядом — точно знает, где она. И уверенно шагает, засунув руки в карманы брюк. Уверенный и собранный. Господи, только он мог выглядеть так после того, что произошло всего две недели назад.
Когда даже мадам Помфри не была уверена в том, что он останется в живых. Когда он лежал в лазарете без сознания, едва дыша. Не открывая глаз и никак не реагируя ни на что. Ни на голос, ни на прикосновения.
Это
И когда он пришёл в сознание, Гермиона была уверена — в этот момент у неё выросли крылья за спиной. И тогда она заметила, что витражи на окнах цветные, а не чёрно-белые. Что у людей, окружающих её, глаза различаются по цвету. И что люди по сути разные, а не безликие призраки, скользящие вокруг.
На удивление, после произошедшего у них наладились отношения с Забини. Ну, то есть, взаимная подчёркнутая отчуждённость превратилась во взаимную помощь. Даже Гарри и Рон в конце-концов проглотили тот факт, что их подруга не отходит от койки их врага. Сухо, давясь, не пережёвывая, но проглотили. И Поттер не преминул прорычать рыжему сквозь зубы: "Я говорил тебе". Но на второй же день, проведённый в лазарете, они уже приносили Гермионе десерт с ужина.
А они с Блейзом тем временем сидели у постели Малфоя. Мулат часто составлял ей компанию.
Выписку обещали через две недели. А выписали через пять дней. Слизеринская живучесть, — отшучивался Драко. И это была совсем не смешная шутка.
Не успел он выйти из лазарета, как тут же пришлось влиться в этот ритм. Почти сумасшедший. Меняющий всё.
Действительно — всё.
Потому что Нарцисса не была казнена. Об этом гремел «Пророк». Скитер не надоедало обсасывать эту тему со всех сторон, так что уже одиннадцать выпусков подряд ежедневно главную страницу венчал портрет светловолосой, спокойно улыбающейся женщины.
За неё вступились. Как ни странно, одними из первых стали Ральфус Оливар и Кингсли собственной персоной. Подняв связи последнего с норвежским Министерством Магии, суд посчитал возможным сохранить Нарциссе жизнь, однако сослать из Англии.
Через три дня после поправки и Драко поставили перед выбором: остаться и доучиться в Хогвартсе или же отправиться с матерью в Норвегию.
Это снова было тяжело.
Несколько серьёзных разговоров с Дамблдором и Нарциссой. Она уверяла, что сможет, справится. А он... метался. Метался до сих пор. Хотя сундук с вещами уже ждал своего владельца в поезде «Хогвартс-Экспресса».
И теперь...
А что — теперь?
С наполовину тёмного неба медленно опускался снег, подсвеченный горящими с ночи огнями фонарей. В этом утре Малфой был чем-то неотъемлемым. И уже стоял перед ней, глядя куда-то перед собой, чуть щуря глаза. Вот и всё «теперь», что у них осталось.
Несколько минут.
Гермиона не знала, что делает здесь. И зачем упросила позволить ей проводить его. Потому что прощаться в их
Их было слишком много в Башне старост.
Если бы можно было выжать стены, они бы выплакали целое море. Воспоминаний и образов. Истории, подошедшей к концу. И дыхание снова спёрло. Гермиона опустила взгляд на туфли Драко, глядя, как на начищенные носки медленно опускается снег.
— МакГонагалл перенесла собрание префектов на четверг, — его голос слегка хрипловат. Но звучит ровно. Знакомо до жути. Остаётся только кивнуть.
— В пятницу мы патрулируем до 23:30 и внимательно на седьмом этаже. Перед выходными эти придурки часто...
— Я помню.
Прерывает его слишком быстро. Он опускает глаза. На её макушке собираются снежинки.
Он наблюдает за тем, как они выписывают причудливые узоры в полумраке холодного утра, прежде чем коснуться мягких волос Грейнджер.
Он понятия не имеет, зачем позволил ей быть здесь сейчас. Потому что... было тяжело. Действительно. Он не ожидал. Херова неожиданность.
Это как удар под дых. Тебя согнуло, а ты очень хочешь разогнуться.
Достаёт руки из карманов, медлит несколько мгновений, а потом садится рядом. Всё, что случилось. Он просто пытается осознать. Что он делает и для чего. Уезжает в Норвегию, навсегда. Следует за матерью. Потому что так нужно. Потому что он несёт грёбаную ответственность. Теперь — особенно. После того, как их семья едва не развалилась заново. И где-то в глубине души он чувствовал отдалённую... не радость, нет. Скорее, это было удовлетворение.
Что прогнившее насквозь поместье наконец-то оставит его. А здесь... всё равно осталось бы доучиться всего полгода.
Здесь остаётся она.
Малфой медленно переводит взгляд на профиль Грейнджер. Она упрямо сверлит своими блестящими глазами каменные плиты. Кончик носа покраснел от холода. Молчит.
Из гостиной они выходили так же молча. Потому что, господи, да что ей сказать?
Мерлин, помоги, он не знал, не имел понятия. Кажется, мог говорить только о какой-то херне, которую она и без него отлично знала, блин. Между ними было слишком много всего, херов океан всего; всего, чтобы говорить об этом.
Её руки были сжаты. Напряжённо замерли на коленях.
Драко смотрел на нелепый рисунок её вязаных рукавиц и уже почти решил протянуть руку, чтобы коснуться её, когда сквозь лёгкий шум в ушах, оставшийся с того-дня-о-котором-они-не-говорили-по-умолчанию, раздались шаги. Охренительно не вовремя.
От этих шагов сжало лёгкие. Время вышло? Уже?
Наперевес с круглым фонарём, покачивающимся из стороны в сторону, к ним приближался мужчина, который был прислан, чтобы помочь Малфою с отбытием. Стоило ему появиться в пределах видимости, резко сократившейся из-за долбаного тумана, он остановился. Смущенно поправляя шляпу и покашливая в густые усы.