Плавания капитана флота Федора Литке вокруг света и по Северному Ледовитому океану (с илл.)
Шрифт:
Религия колошей есть отрасль шаманства, распространенного во всей Северо-восточной Азии. Они верят злым духам, живущим в воде и насылающим на людей болезни посредством рыб и ракушек, употребляемых ими в пищу. Почестей никаких им не воздают. Обязанность шаманов заключается в предсказывании будущего и иногда лечении болезней.
Шаманы большей частью бывают наследственные, хотя всякий сам может им сделаться. Избирающий это ремесло подвергает себя искусу, несколько лет продолжающемуся и состоящему в строгом посте и целомудрии, и не иначе как по выдержании сего искуса принимается за колдовство – так нужно человеку сначала обмануть самого себя, чтобы удобнее обманывать других!
Колоши верят, что душа остается жить по смерти, не получая, однако, в ином мире воздаяния за добрые или наказания за злые дела. Души начальников
Идолослужения у них нет, но есть обряд, имеющий связь с их религиозными понятиями и отправляемый через некоторое время попеременно то в том, то в другом роде, при котором приносятся в жертву невольники. Ситкинский толмач называл этот обряд сибирским выражением «игрушка», но более ничего о нем не мог объяснить. Незадолго до прибытия нашего в Ситку была такая «игрушка» в роде тойона Наушкета, живущего возле крепости, на которую (игрушку) съезжались все окрестные роды, и один калга (невольник) был принесен в жертву. Обреченных на жертву давят, положа доску на шею. Доктор Мертенс, собиравший черепа народов, нами посещенных, отыскал по описанию место жертвоприношения в глуши леса и труп жертвы и с опасностью для собственной жизни снял с него череп.
Правление колошей, как и всех в младенчестве находящихся обществ, – патриархальное. Старший в роде – начальник, которого русские называют вывезенным из Сибири словом «тойон». Повиновение ему ограничивается одним его семейством. Кто имеет более родичей, кто богаче, имеет более невольников (богачи имеют по 30–40 невольников), тот более и уважается, советам его внимают, но приказывать он никому не может, и ему служат только по доброй воле или за плату.
Племена колошей подразделяются на роды, несущие название от некоторых животных, как-то: вороний, волчий, медвежий, орлиный и т. п. Основание, законы, сущность и цель этих разделений достаточно нам неизвестны. В одном и том же селении смешиваются между собой различные роды. Есть роды, пользующиеся перед другими некоторым предпочтением; так, например, волчий считается воинственнее всех других, получает воспитание более суровое, и каждый из этого рода хвалится многими ранами на теле, полученными в сражении или нанесенными нарочно. Этот род называется, собственно, кухонтан, или коквонтан, что, по переводу толмача ситкинского, значит «солдат», конечно, в смысле воина или рыцаря. Самые большие забияки бывают из кухонтанского ордена; кто не может похвалиться, что принадлежит к нему, хвастает, по крайней мере, что много водился с кухонтанами, и в речах, до которых колоши большие охотники, это почетное сословие почти всегда упоминается.
Невольники колошей – пленные неприятели. В соседстве наших колоний редко бывают теперь войны, и потому тамошние колоши должны невольников своих покупать у живущих против архипелага Королевы Шарлотты и далее. Над жизнью своего невольника имеет каждый полную власть, и, кроме помянутого обряда, невольники умерщвляются иногда при празднествах, поминках, при смерти начальников и пр.; разумеется, что на это выбираются всегда ни к чему другому не годные и которых нельзя ни продать, ни подарить. Напротив того, при подобных случаях иногда невольникам дается свобода.
Ссоры колошей бывают, как и у всех народов, внутренние и внешние. Мы называем первые драками, последние – войнами. У колошей между теми и другими нет того резкого различия, как у нас. Причиной их бывают обыкновенно женщины.
Месть за обиду является обыкновенно причиной и внешних браней колошей, хотя иногда примешиваются к этому тщеславие и корысть. Если колошу случится быть убитым инородными и в другом селении, то эти наверное ожидают мести и готовятся к ней. Обиженные скрывают тщательно свои планы и намерения, покуда не будут в состоянии исполнить их с успехом, и по этой причине ни к каким совещаниям и переговорам не допускают женщин, которые, будучи связаны родством с иными селениями, не преминули бы предупредить родных своих о грозящей им опасности.
Приготовясь совершенно, они пускаются в поход на своих лодках и стараются пристать к неприятельскому селению на рассвете. Перед нападением облекаются в деревянные латы, закрывающие грудь и спину и плотно переплетенные китовыми жилами, лица закрывают масками, на которых вырезаны личины зверей в уродливом виде, а голову – толстыми деревянными шапками с такими же изображениями, и все связывается вместе ремнями. Напав врасплох, умерщвляют они без пощады всех мужчин, которые не успеют спастись, а женщин и детей уводят в неволю. После этого роли меняются, и теперь очередь другой, побежденной стороны искать и выжидать случая отомстить первой убийством равного числа неприятелей; и кто не доживет до того сам, оставляет в наследство детям обязанность мести, это – кровавая месть бедуинов и наших горцев.
Но иногда удается кончить распрю переговорами; обидчики платят за убитых, что постановится условиями, и мир водворяется снова, в обеспечение которого даются с обеих сторон заложники. Это делается с особенным, странным обрядом. Обе стороны выходят на равнину, мужчины и женщины. Мужчины должны схватить аманата [209] – избираемого всегда из именитых людей, наиболее уважаемых по связям родства, – делают вид, будто хотят начать бой, машут копьями и кинжалами и, наконец, с воплем вторгаются в средину противной стороны, схватывают избранного заложника, скрывающегося в толпе, и с радостным криком выносят его на руках на свою сторону, оказывают ему всякие услуги, не позволяют ходить, а всегда носят на руках и пр. С другой стороны делается то же самое. Торжество мира заключается пирушкой. Наконец, заложники отвозятся на жилье новых друзей и, пробыв там год или более, возвращаются восвояси, и новые пиры утверждают союз.
209
Аманат – заложник, выдаваемый под гарантию выполнения договора.
Нравы колошей мало отличаются от нравов других народов, подобно им живущих в дикой независимости. Они люты против своих неприятелей, а неприятель их – всякий чужеземец. Они подозрительны, хитры. Кровавая месть за обиды не только не считается преступлением, но является священной обязанностью каждого. Жажду приобретения разделяют они не с одними дикими народами и для удовлетворения ее, когда нет других средств, считают дозволенным не только скрытый, но и явный грабеж. Качества эти, конечно, не похвальны, но они неразлучны с состоянием народа, не знающего ни гражданственности, ни религии, основанной на любви, и не делают еще их недостойными носить образ человеческий, как утверждает один из новейших путешественников, иначе должно бы снять человеческий образ с большей половины людей, населяющих землю. Колоши имеют и добрые качества.
Привязанность родителей к детям примерна и простирается до того, что отцы не берут на себя купать детей в морской воде (что для приучения детей к холоду делается у них всякий день, зиму и лето), не чувствуя себя в силах выдержать крика их, а поручают это дело дядям и другим родственникам, менее отцов нежным, которые непослушных и не перестающих кричать секут розгами. С другой стороны, дети во всех возрастах оказывают родителям повиновение и уважение, особенно престарелым и бессильным, о которых пекутся с большим вниманием. Нищих между ними нет: безродные, сироты, хворые, не имеющие сил заработать себе пропитание, без всяких законов для бедных, обеспечиваются зажиточными, которые не допускают их нуждаться в необходимом. С невольниками обращаются почти как с домочадцами. Не на высшей ли нравственной ступени стоит подобный народ в сравнении с теми, которые больных оставляют погибать голодной смертью, убивают престарелых отцов, новорожденных детей душат, чтобы избавиться от излишних забот, и прочее?
Все воспитание колоша с самого рождения направлено к тому, чтобы укрепить его тело против всяких страданий. С накинутым на одно плечо шерстяным одеялом он не замечает, кажется, ни ветра, ни дождя, ни холода; если же озябнет, то раздевается донага и садится на несколько минут в воду. Случалось встречать колошей зимой, в лесу, спящих около огня и не подозревающих, что один бок их чуть не жарится, между тем как другой покрыт инеем. В битве они смелы, презирают смерть, не показывая, однако, того равнодушия к жизни, как камчадалы, алеуты и жители Кадьяка, которые прежде при всяком маловажном поводе или даже просто от скуки готовы были повеситься или утопиться. Самоубийство между ними неизвестно, нет примера, чтобы даже невольник лишил себя жизни.