Плавучий мост. Журнал поэзии. №1/2019

Возраст и зрелость обычно связываются напрямую. Но если с физиологической зрелостью всё ясно, то творчество и зрелость – два довольно трудно соотносимые понятия. Творчество предполагает постоянный поиск новых путей. В то время как зрелость обязывает к стабильности, к недопущению ошибок. Отсюда и отношение к эксперименту становится осторожным, а наработанное годами принимает приоритетные формы. Исчезает спонтанность, а значит, и творческая новизна. Может быть, поэтому эпитет «зрелый» в оценке поэта у меня всегда вызывает некоторую настороженность. Речь здесь идёт, конечно же, не о технике стихосложения. Искусство версификаторства развито сегодня как никогда. Имеется в виду наличие особого зрения, позволяющего найти ту единственную перспективу, которая и делает изображаемую картину

единственной в своём роде. Я бы не стал связывать это со зрелостью. Но если действительно Бог наделяет поэта неким особенным зрением, не правомерно ли будет сказать: это то зрение, которым он и сам видит сотворённый им мир? Не случайно Шиллер вкладывает в уста Бога слова, обращённые к поэту: «Когда б ты ни пришёл, небесные двери для тебя всегда открыты» (подстр. пер. В. Ш.). Это единственная сегодня привилегия поэта. Даже если она – самообман, который таит в себе творческая экзальтация. Когда-то на уроке литературы меня, шестиклассника, поразил рассказ о том, как Некрасов, гонимый голодом, заходил в ресторан, садился за стол и, прикрывшись газетой, ел бесплатный хлеб. О нет, не бедность будущего классика смутила меня! Бесплатный хлеб! Возможно ли такое? Это было из области невероятного. В деревне, где мне было предопределено родиться, жили почти сплошь люди ссыльные и депортированные. Цену хлебу здесь хорошо знали. Но даже и в то время перебои с хлебом были довольно часты. И тогда мы с мамой (я – в качестве символической охранной персоны) шли в соседнюю деревню и покупали хлеб в пекарне. Уже много позже я подумал о том, что именно «бедствующий» период жизни Некрасова и оказал решающее влияние на весь его последующий творческий путь, сформировал из него поэта национального. Это – тоже к вопросу о зрелости. Она не приходит сама по себе и не обретается за письменным столом. Иногда за неё платят жизнью. Именно «ссыльные» годы сделали Мандельштама поэтом вечности.

В наш прагматический век мы всё реже вспоминаем о Музе. А ведь это тот образ, без которого русская поэзия просто немыслима. Баратынский отказал ей во многих качествах, но выделил одно замечательное достоинство: лица необщее выраженье. Муза – как олицетворение не только поэзии в целом, но и творчества каждого отдельного поэта. С ней, и только с ней, поэт мог всегда разделить самые сокровенные мысли, поделиться своими сомнениями. Она поднималась вместе с ним на небеса и опускалась в трущобы действительности. Увы, как собеседник ныне она не востребована нами. Внешний мир увлекает нас куда более – мы просто не находим времени заглянуть в себя. И, как это ни больно признать, теряем «лица необщее выражение». Утрачивается то личностное, без чего невозможна творческая идентификация. Нет, это не призыв вернуться к языку XIX века. Поэзия не стоит на месте. Меняется и главная её составляющая – язык. Слово приобретает всё большее значение, всё большую многозначность. Нет сомнений: именно читатель должен идти за поэтом, а не наоборот. Именно читатель должен стремиться понять язык поэзии, а не поэт упростить его в угоду читателю. Но задача поэта – увлечь читателя, увести его в недра своего языка.

Выживет ли язык поэзии в условиях, когда минимализм sms-ок и знаковый лексикон компьютерного программирования всё более становятся нормой? Я не отношусь к оптимистам. Но во мне живёт убеждение: до тех пор, пока красота окружающего мира не оставляет нас равнодушными, поэтическое слово будет жить.

У каждого человека в руках своя свеча. У одних она гаснет ещё при жизни. У других – горит ещё долго и после неё.

Любовь (к женщине ли, к родине) – это пузырьки на сердце. Когда лопаются, остаются воронки. Долго не заживает. Может быть, в этом и заключается сущность поэзии.

Примечание:

Виталий Штемпель, поэт, переводчик. Руководитель проекта и редактор журнала «Плавучий мост». Живёт в г. Фульда.

Коровин Андрей Юрьевич – поэт, прозаик, руководитель культурных проектов. Родился в Тульской обл. (1971). Окончил Высшие литературные курсы при Литературном институте им. А. М. Горького. Автор десяти поэтических книг. Стихи публикуются в поэтических антологиях, журналах «Арион», «Дружба народов», «Новый мир», «Октябрь», «Плавучий мост» (3–2016) и др. изданиях, переведены на десять языков мира, в том числе на английский, немецкий, польский, армянский, грузинский и другие языки. Руководитель Международного культурного проекта «Волошинский сентябрь», литературного салона в Музее-театре «Булгаковский Дом» (Москва) и других культурных проектов. Лауреат премий литературных журналов, кавалер Золотой медали «За преданность Дому Максимилиана Волошина» (2010). Живёт в Подмосковье.

отцвели

ночные одуваныиспустили свой пушистый духразбежались в небе тараканыя успел увидеть только двухрасцвела сирень в моём садочкеу сирени чёрные глазая бы с ней дошёл до самой точкино Конфуций вовремя сказалкак пройти до Старого Арбатаесли сам ты молодой Арбатмолодость ни в чём не виноватада и ты ни в чём не виноват слишком долго слишком сложно слишком высокозакипает летний дождик словно молокопо сиреневым бульварам рядовой Москвыедут разные романы разных духовыхутлый ослик лопоухий как троллейбамбаспересказывает слухи в образах гримасвот и Пушкина убрали кто теперь поэтна Тверском стоял бульвареа теперь уж нетвсё закончится однажды Пушкин и Москвавсе закончатся однажды важные словапусть скорее закипает дерзкий летний дождькаплет каплет заливает молодую дрожь так широко так тяжко так телесношагает дождь по свежей мостовойтак грузно переваливает чресланад Пушкина железной головойто в западных шагнёт микрорайонахто на восток наступит не спешаи прячутся в подъездах на балконахсобравшиеся выпить корешастекает в хлам побелка и известкаплывут куда-то письма и зонтыно нам-то что мы сделаны из воскаа гибнут только люди и цветы зебра стоит в переходе метров джинсовой коже и пьяном пальтос мятым блокнотом в карманеплавающем в стаканеа у Тверской полосатая жизньточит бульдозер о землю ножиесть ли душа у асфальтаили одна только смальтавыпрямись в голос подобьем ножаи из убитой Москвы не спешавыведи женщин и прочихангелов чернорабочих самолёты летают у самой Москвыбесконвойные птахисвищут ножницы крыльев поверх головысловно дрыхнешь на плахезамирает в ушах самолётовый гулв небе рваная стрелкасамолёты ведь тоже уходят в загулс бодуна с опохмелкисамолёт пролетит или вспыхнет звездамир почти обитаемэто ночь выбирает свои неводав подмосковном китае в августе Москва живётот народа отдыхаетв августе Москва жуётзапоздавшие трамваисыплет звёздами в ночисамолётами взлетаетновой плиткою стучитот жары случайной таетчто осталось от Москвылишь трамваи да поэтылипы выше головыбеззаконные кометы