Уже пошли подснежники в лесах,Пушистые, полезли из проталин,Растаяли снежинки в волосахИ Первомай отметил пролетарий.Уже сложили мусор во дворахВ специально отведённые пакеты.Уже сгорели шапки на ворахИ разорались пьяные поэты.Уже разделись девочки почтиДо самых откровеннейших конструкций.И чурка без особенных причинНажрался и валяется как русский.И сквозь газон пробился малахитОт лёгких рук сотрудниц зелентреста,Но вся зима внутри меня сидит,Как будто в мире нету лучше места.
Максим Лаврентьев
Прислушиваясь к музыке иной…
Максим Игоревич Лаврентьев родился в Москве в 1975 году. Окончил Литературный институт им. А.М. Горького. Работал кладовщиком на автостанции, затем редактором в еженедельниках «Литературная газета» и «Литературная Россия», главным редактором журнала «Литературная учеба». Редактировал романы Виктора Пелевина, Сергея Есина и др. Автор нескольких поэтических книг, в том числе – стихотворного переложения псалмов Давида, квазибиографической повести
«Воспитание циника», рассказов в сборниках современных писателей изд-ва «Эксмо», книги «Знаки бессмертия», (исследование предсмертных поэтических текстов А.Пушкина, А.Блока, В.Маяковского и др.), а также ряда статей по истории наград дои послереволюционной России. Последнее по времени издание – монография «Дизайн в пространстве культуры» (М.: «Альпина Паблишер», 2018). Регулярно проводит в московском «Есенин-центре» авторские лекции, посвященные жизни и творчеству В.Хлебникова, Д. Хармса, Д.Андреева и др.
По бульварам
Там, где на месте сталинской воронкиподнялся вновь храм Господа Христа,покинул я ту сторону Волхонкии перешел на эту неспроста:признаюсь вам, в Российский фонд культурыя нес бумаги для какой-то дуры.И опоздал, конечно. Как назловсе время попадаю в передряги!Обеденное время подошло.Ну что ж, охранник передаст бумаги.Пускай она заслуженно поест,а мне пора освободить подъезд.Вот спуск в метро. Но день такой веселый,что захотелось погулять, как встарь.Так, помнится, пренебрегая школой,бродил я здесь. И тоже был январь.Бассейн еще пыхтел клубами пара.И полз троллейбус так же вдоль бульвара.Раскаявшись за прошлые года,зима повсюду сделала успехи —лопатами крошили глыбы льда,сгребали снег бесстрастные узбеки.А дальше впереди бульвар был пусти гулко отдавался снежный хруст.Направо поперек бульвара лодкаогромная привычный портит вид,а в лодке, словно за нее неловко,с собой не схожий Шолохов сидит.И, опасаясь новых козней вражьих,налево убегает Сивцев Вражек.А вот и Гоголь – с ним произошлалет шестьдесят назад метаморфоза:измученного лицезреньем зласменил здесь бодрячок официоза.Прилизан и дипломатично серсей дар «Правительства СССР».С верблюдом про себя сравнив кого-то,кто сплюнул под ноги на тротуар,я обошел Арбатские Воротаи на Никитский выбрался бульвар.Он и у вас не вызвал бы восторга:театр прескверный да музей Востока.Иное дело милый мой Тверской!Да, потрудились тут, обезобразивбульвар старинный заодно с Москвой.Но все ж малоприметен Тимирязев.И лишь Есенин, точно Командор,кидает сверху вниз нездешний взор.Вон, за оградой, наша аlma mater.Мы разошлись, как в море корабли,но, вероятно, пересох фарватер —сидим и ноем, братцы, на мели.Уж лучше бы строчить нас научилидля заработка – в день по доброй миле!Нет, нет, шучу. Спасибо и за то,что мне профессор объяснил толково(а был он, разумеется, знаток):поэзия – не вычурное слово,прозрачность в ней важна и глубина,хоть видно камни – не достать до дна.А вот и ты, чей образ богатырскийоправдан в опекушинской броне.Пусть мне милей и ближе Боратынский,но ты его сильней, ясней вдвойне.И вижу я в конце дороги торнойтвой памятник – другой, нерукотворный.Гораздо больше облик изменен.Венок лавровый, на плечах гиматий.В руках – еще с эпических времен —кифара для возвышенных занятий.Три Музы возле ног твоих. И кто?Евтерпа, Талия и Эрато…Возможно, это подползает старость —я на ходу стал забываться сном,и обратил внимание на странность,когда вдруг поскользнулся на Страстном:как тонет графоман в своем экстазе,тонул бульвар в сплошной весенней грязи.Неужто на Тверском была зима?!Здесь под деревьями чернеют лужи.Я помешался? Мир сошел с ума?Невозмутим Рахманинов снаружи.Вот он сидит ко мне уже спиной,прислушиваясь к музыке иной.Бульвар Петровский совершенно пуст.Отсюда в незапамятные годык реке Неглинной начинался спуск.Теперь её обузданные водызаключены в трубу, под землю, вниз.Речные нимфы превратились в крыс.А в «Эрмитаже», где едал Чайковский,где Оливье свой изобрел салат,сегодня в полночь будет бал чертовский —в подвалах пляска Витта, маскарад.Для этого арендовали бесытеатр «Школа современной пьесы».За Трубной начинается подъем —Рождественский бульвар качнулся пьяно.В эпоху культа личности на нембыла квартирка Бедного Демьяна.А прежде, верно, ошивался тутеще какой-нибудь придворный шут.По Сретенскому прогуляться мало.Короткий он, да и потребность естьздесь, на остатке городского вала,под чахленькими липами присесть.Не так легко таскаться по бульварам,а в этот раз и рифмовать, задаром.Вздохнув, пойду – на лебедей взглянув пруду продолговатом, что, по данныманализов, опять, как в старину,пришла пора именовать «поганым»;не размышляя «быть или не быть»,куплю себе чего-нибудь попить.Воспоминаний серое пальтишкоя скину к черту и помчусь вперед,туда, где ждет уже другой мальчишка, —туда, на площадь Яузских Ворот.И с веком наравне отправлюсь дальше,в Заяузье, в Замоскворечье даже.Век двадцать первый! Не шали, малец!По-нашему, ты пятиклассник типа.Не столь суров, как страшный твой отец,но выковырял штамм свиного гриппа.И все же ты – чему я очень рад, —по крайней мере, не акселерат.
Парк во времени
Как хорошо бывает с Невского,с метафизических высот,упасть на улицу Вишневского —слегка массируя висок,за завтраком послушать радио,тетради старые достатьи всё прошедшее и раннеескептически перелистать.Одно мертво, другое издано,и снова – с чистого листа.Что делать? Убираться из дому,покуда ты не арестант!Куда? Неплохо в парк направиться.День ослепительно хорош.Итак, скорее в парк – на празднествораспахнутых июльских рощ!Я с детства помню осень в городе:парк превращался в райский сади в нём волшебно пахли жёлудисквозь бесконечный листопад.Казалось, полчища несметныеобрушивались в перегной,и лишь немногие бессмертныевдруг обретали мир иной.Кружась, валились листья жёлтыев беспамятство, где жизни нет,а эти маленькие жёлудибессмертными казались мне.А по дорожкам по асфальтовымпод вечер дождик колесил,прохожим сам себя просватывалпод осторожный клавесин.Всегда дородные и статныекумиры позлащённых рощ,зимой теряют в парке статуисвою божественную мощь.Как будто голых обывателей,их выставляют на расстрел.Амура сразу убивать илисначала должен быть растлен?Среди бессилия пейзажного,тебя, Геракл, тебя, атлет,в гроб заколачивают заживо,покрашенный как туалет.А рядом, сохраняя выдержку,в каракулевых шапках кронзастыли сосны здесь навытяжкуи клёны с четырёх сторон.Зимой присутствовал при казни я,но был весной вознаграждён:нет в мире ничего прекраснее,чем освежёнными дождёмаллеями, ещё безлюдными,спешить забраться дальше, вглубь,и там бродить двоим возлюбленным,касаясь мимолетно губ,и чтобы парк светлей, чем детская,от птичьих голосов пылал,и чтобы музыка чудеснаяиз памяти моей плыла.
«Всё, что трепетно любишь ты…»
Всё, что трепетно любишь ты,проникает из пустотыв иллюзорную форму тела.Любишь музыку? Посмотри,эта флейта пуста внутри.Так откуда берётся тема?Всё, чего ты боишься, брат,можно смело в расчет не брать.Если хочешь, давай обсудим.Но один безусловный пункт:должен сердцем ты выбрать Путь,многим кажущийся абсурдным.Я и сам убеждал себя,что дорога, стезя, судьба —только бредни молокососа.Повзрослел я. Благодарюэтот полдень, закат, зарюперед каждым восходом солнца.И люблю я морской прилив,и листок, что к стеклу прилип,до обиды, до слёз мне нужен.Мир – лишь призрачный караванили праздничный карнавал, —пуст внутри, но так мил снаружи!
«Наблюдать как носится чижик…»
Наблюдать как носится чижикили слушать дятла-радиста —ради вот таких мелочишекты, видать, на свет и родился.И не надо корчить эстета,говорить, что мир только ширма,что твой дух выходит из тела,ибо так велел ему Шива.Лучше сдайся солнцу и летуи разглядывай одуванчик;мир, который крутит рулетку,всё равно тебя одурачит.
«У исторического парка…»
У исторического паркаесть власть над временем текущим.И московит времён упадкаспешит к тем зарослям, тем кущам,в которых тени «Илиады»сговорчивы и креативны,где отрываются дриады,атланты и кариатиды.Вот он, спасённый миф античный,средь приапических реликвий!Пусть неглубокий, но отличныйот ханжества иных религий.И московит, поклонник Сартра,подхлёстнутый еловой веткой,вглубь романтичнейшего сада