Плечом к плечу
Шрифт:
Злость куда-то испарилась, осталось лишь чувство тупой усталости и какой-то пустоты в душе. Она всё ожидала вспышки радости — ведь Ангер жив, более того, теперь угроза его безопасности существенно снизилась — но радость так и не приходила. «Мы просто игральные кости, — подумала она, печально улыбаясь, — нами пользуются, чтобы выиграть партию. И не дано знать, что стоит на кону. А когда партия будет выиграна или проиграна, нас уберут — пока не понадобимся снова.» Где-то в глубине души она понимала, что арГеммит не мог поступить иначе, не мог не принести интересы одного или двух человек в жертву целесообразности на алтарь политики Ордена и Инталии. Старый Метиус, ворчливый наставник, временами проявлял заботу, сочувствие, понимание. Вершителю следовало ставить во главу угла холодный расчёт.
Что
— Да… борода… — хмыкнул Метиус. — Вот это как раз та самая случайность. Ведь мог бы предусмотреть, ан нет. Не принято у нас бить покойника по лицу. Хотя, признаюсь, я почти не сомневался, что тебе удастся пролезть в мои тайны, девочка. Может, тебе ещё хватает опыта, но вот настырности не занимать.
— Где Блайт?
— В безопасном месте. Там, где его не найдут. И не бойся, я не собираюсь упрятать твоего возлюбленного… да что ты вспыхиваешь, как сухая береста? Научись говорить правду, для начала, хоть самой себе. Так вот, никаких казематов под Обителью, как ты себе наверняка уже вообразила.
В известной степени магистр был прав. За несколько мгновений в воображении леди Рейвен промелькнула целая череда разнообразных картин. Несмотря на приведённую наставником аналогию об оказании помощи «одному хорошему человеку», среди этих картин затесались и такие, от одной мысли о которых по коже пробегал мороз. Таша не хуже других знала, что в процессе достижения собственных целей Вершитель не слишком заботится о чистоте рук и помыслов. Да и последние фразы не внесли сколько-нибудь существенного успокоения — ложь, официально осуждаемая Эмиалом, использовалась его слугами без зазрения совести.
— Я могу встретиться с ним?
Метиус долго молчал, словно пытаясь примирить самого себя с неизбежным. Затем вздохнул и обречённо кивнул:
— Я был бы против… но подозреваю, что ты, так или иначе, всё равно сумеешь обойти любые запреты, а маленькая локальная война в центре Торнгарта мне совершенно не нужна. Завтра. Сейчас ты пойдешь домой и, как примерная девочка, будешь всю ночь рыдать в подушку. Причём, желательно делать это так, чтобы особо любопытные могли увидеть истинную глубину твоей скорби. Я надеюсь, что на это представление твоих актерских талантов хватит? И ещё… эта твоя Альта ничего знать не должна, в противном случае… я не стану засовывать её в самую глубокую тюрьму, но вот радикально ограничить малышке свободу придётся.
Утро выдалось нерадостным — мрачные тяжёлые облака висели над Торнгартом рыхлым, сырым колпаком, словно утверждая — сам Эмиал временно позабыл о своих детях. Изредка сырость, накопив сил, сбрасывала на землю редкие тяжёлые капли, но настроиться на нормальный дождь небо так и не смогло. Неподвижный воздух, липкий и влажный, был наполнен «ароматами» большого города — дыма, навоза, еды, отбросов… За чистотой Торнгарта следили многие сотни людей, для которых грязная работа являлась единственным источником средств к существованию. Но их старания приводили лишь к тому, что центр столицы Инталии выглядел довольно чистым и опрятным — стоило же гостю шагнуть в сторону от главных улиц, и он получал возможность лицезреть всё то, чем ни одному городу не стоит гордиться. Грязь, смрад, снующая под ногами живность, возможность потерять и кошелек, и саму жизнь в каком-нибудь тёмном проулке, обшарпанные домишки, крикливая и неуправляемая детвора… Торнгарт уже давно стал слишком большим и, если бы не священный статус Обители, вопрос о новой столице наверняка встал бы ещё столетие-другое назад. Нынешний Святитель Верлон как-то обмолвился в приватном разговоре, что немного сожалеет о столь скором окончании войны — если бы имперцы спалили прогнивший город до основания, его можно было бы отстроить заново, сделать прекрасным и величественным. Выслушав вежливую отповедь от Вершителя арГеммита, официальный лидер Инталии предпочел не обострять и без того не слишком дружеские отношения с Орденом, и более подобных высказываний не допускал.
Для гостей, не испытывающих особого недостатка в средствах, город был и оставался гордостью Инталии, прекрасной столицей, яркой и праздничной. Многочисленные таверны могли предложить посетителям угощения на любой
Их звали другие запахи.
Запах золота. Запах славы. Запах власти.
Дилана, уже одетая в дорогу, в последний раз бросила неприязненный взгляд на мрачную улицу. Сегодня светлый Торнгарт напоминал сытого нахохлившегося голубя, серого, взъерошенного, недовольного всем окружающим, но слишком обожравшегося, чтобы как-то попытаться на это окружающее повлиять. Идеальное время для успешного бегства. В такую погоду людей охватывает лень и стража не так внимательно следит за отъезжающими, провожая их равнодушными взглядами. Те, кто прибывает в столицу — другое дело, за въезд положена плата, пусть небольшая… Но ведь золотое солнце, уходящее в городскую казну, стража не так уж и волнует, а вот медная монетка, оседающая в его собственном кармане, греет душу. За день таких медных монеток наберётся немало, хватит промочить горло в таверне после смены. Не драгоценным имперским вином, не крепкой медовухой из Тимрета — это для тех, кому серебро девать некуда. Добрая кружка пива — вот что способно развеселить сердце солдата. Ради такого дела можно и перебороть себя, подойти к телеге, везущей на торг какое-то добро, придирчиво осмотреть товар, назвать въездную пошлину… Поторговаться, как без этого? Право городской стражи утаить медяшку-другую с каждого сбора не оспаривал никто, в том числе и сам Святитель. Да и было ли дело Святителю до горстки медной мелочи. А вот если доблестный воин посмеет опустить в карман серебряный луч… найдутся доброхоты, сообщат кому следует — и прощай хлебное место.
Так что за въезжающими солдаты присматривали, пусть и с ленцой, но достаточно внимательно. А вот те, кто город покидал, их интересовали куда меньше. Дилана прекрасно понимала, что убийство Блайта вызовет изрядный переполох, а потому не пыталась покинуть стены Торнгарта сразу после удачного выстрела. Убедившись, что стрела попала в цель, леди Танжери, бросив ставший ненужным арбалет, торопливо покинула особняк леди Диктис — но на этом спешка и закончилась. На богато одетую даму, рассматривающую товары возле лавки ювелира, обратит внимание разве что хозяин этой лавки… ну, может, ещё кто-то из воришек, готовых освободить рассеянную богачку от излишней тяжести кошелька.
Три дня, которые Дилана отвела себе в качестве страховки от случайностей, тянулись невыносимо долго. Единственным развлечением было выслушивать сплетни, исправно доставляемые многочисленными шпионами. К сожалению леди, среди «доверенных лиц» не было вхожих в Обитель… Так что приходилось довольствоваться непроверенными слухами — хорошо хоть, слухов этих было достаточно много.
Говорили, что какой-то негодяй пристрелил перебежчика из Империи, чуть ли не самого Консула Тайной Стражи. Как правило, говоривший полагал, что так тому и надо — никто не любит предателей, а уж предателей-гуранцев не любят вдвойне.
Говорили, что убийство совершил какой-то индарский наёмник. Тут мнения расходились — одни считали, что парня надо бы найти и напоить пивом, другие — что найти-то оно конечно надо, но только чтобы повесить за шею или за яйца. Опять-таки, не столько потому, что имперца жалко, а чтобы неповадно было убивать живых людей в городе, освящённом сиянием Эмиала.
Говорили, что Квестор зверствует, и самые темные подвалы активно наполняются узниками. Вероятно, чистой воды вымысел — Парлетт Дега обычно действовал иначе. К чему держать узника, если можно заставить его говорить, а потом либо отпустить за ненадобностью, либо отправить на плаху, ежели это принесёт пользу делу?