Плексус
Шрифт:
– Звучит так, словно ты от нее без ума…
– Так и есть. Она появилась вовремя.
– И что это значит?
– То, что я была одинока, несчастна, совсем отчаялась. Что мне нужен был кто-то, кого я могла бы назвать другом.
– Что это на тебя нашло? С каких пор тебе понадобился друг? Я твой друг. Тебе этого мало?
– спросил я хоть и с насмешкой, но и наполовину серьезно.
К моему удивлению, она ответила:
– Нет, Вэл, ты больше мне не друг. Ты мой муж, и я люблю тебя… Я бы не смогла жить без тебя, но…
– Но что?
– Мне необходим друг, женщина-подруга.
– Черт подери! Вот как? И ты хочешь сказать, что не можешь пооткровенничать со мной?
– Не так, как с женщиной. Есть вещи, которых не скажешь мужчине, даже если любишь его. О, это не что-то серьезное, не волнуйся. Иногда пустяки важнее серьезных вещей, ты это знаешь. К тому же, посмотри на себя… у тебя столько друзей. А когда ты с друзьями, ты совсем другой человек. Я иногда тебе завидовала. Может, и ревновала к твоим друзьям. Когда-то я думала, что смогу быть всем для тебя. Но вижу, что ошибалась. Во всяком случае, теперь у меня есть подруга, и я не намерена терять ее.
Я сказал полунасмешливо-полусерьезно:
– Теперь ты хочешь, чтобы я ревновал, так, что ли?
Она вышла из ванной, встала на колени у кровати и прижалась щекой к моей ладони.
– Вэл, - промурлыкала она, - ты знаешь, что это не так. Но эта дружба очень мне дорога, очень. Я не хочу ни с кем ею делиться, даже с тобой. По крайней мере какое-то время.
– Ладно, понял, - сказал я несколько охрипшим голосом.
Она благодарно пробормотала:
– Я знала, что ты поймешь.
– Да чего тут понимать?- спросил я. Спросил мягко, нежно.
– Вот именно, - сказала она, - нечего. Нечего. Это вполне нормально.
– Она наклонилась и ласково поцеловала меня в губы.
Когда она встала, чтобы выключить свет, я, поддавшись внезапному порыву, сказал:
– Бедная моя девочка! Все это время хотела, чтобы у нее была подруга, а я и не знал, даже не догадывался. Наверное, я тупой, бесчувственный тип.
Она погасила свет и забралась в постель. У нас была двойная кровать, но мы спали в одной.
– Обними меня покрепче, прошептала она. Вэл, я люблю тебя как никогда. Слышишь?
Я ничего не ответил, только крепко обнял ее.
– Клод накануне сказал мне, - ты слушаешь? что ты один из немногих.
– Один из избранных, не так ли?
– сказал я шутливо.
– Для меня ты единственный в мире.
– Но не друг…
Она закрыла мне рот ладонью.
Каждый вечер звучала одна и та же песня: «Моя подруга Стаса». Разумеется, приправленная для остроты россказнями о знаках внимания, которыми досаждала ей четверка несовместимых личностей. Один из этого квартета - она даже имени его не знала - владел сетью книжных магазинов; другой был борец, Джим Дрисколл; третий - миллионер, известный извращенец, которого звали совершенно невероятно - Тинклфелс; четвертый - сумасшедший и отчасти святой по имени Рикардо. Этот Рикардо живо интересовал меня, если допустить, что ее рассказы о нем соответствовали действительности. Спокойный, сдержанный человек, говоривший с сильным испанским акцентом, Рикардо имел жену и троих детей, которых горячо любил. Он крайне бедствовал, однако
Она снова и снова возвращалась к Рикардо, говоря, как много он думает об Анастасии, как «прекрасно» относится к ней и тому подобное. И всякий раз, заговаривая о нем, она повторяла эту его угрозу, смеясь, словно это была остроумная шутка. Ее легкомыслие начало раздражать меня.
– А что, если он возьмет да и сдержит слово? сказал я однажды вечером.
Она засмеялась еще веселее.
– Считаешь, такого не может случиться?
– Ты его не знаешь,- ответила она.
– Такого кроткого существа свет не видывал.
– Именно поэтому я считаю, что он способен исполнить свою угрозу. Он говорит серьезно. Тебе следовало бы быть с ним осторожнее.
– Ах, что за вздор! Он мухи не обидит.
– Может, и так. Но он производит впечатление довольно необузданной натуры, способной убить женщину, которую любит.
– Как он может любить меня? Что за глупость! Я не выказывала к нему никакого расположения. Я вообще почти не слушаю, чего он болтает. Он больше говорит с Анастасией, чем со мной.
– Тебе и не надо ничего выказывать, достаточно того, что ты есть. У него такая мания. Он не сумасшедший. Если это только не сумасшествие - любить некий образ. Ты - физический образ его идеала, это очевидно. Ему ничего от тебя не нужно, даже ответного чувства. Он хочет лишь одного: всегда любоваться тобою, потому что ты - воплощение женщины его мечты.
– То же самое и он говорит, - несколько поразилась Мона.
– Вы с ним удивительно похожи. Вы бы поняли друг друга. Я знаю, он очень чуток и очень умен. Он мне ужасно нравится, но он просто невыносим. У него нет чувства юмора, ни капельки. Когда он улыбается, вид у него еще более грустный, чем обычно. Он очень одинок.
– Жаль, что я не знаком с ним, - сказал я.
– Он нравится мне больше всех, о ком ты рассказывала. Он похож на человека, в нем есть подлинность. К тому же я люблю испанцев. Это мужчины…
– Он не испанец, а кубинец.
– Один черт.
– Нет, не один, Вэл. Рикардо сам мне говорил. Он презирает кубинцев.
– Ладно, все равно. Он понравился бы мне, даже будь он турком.
– Может, вас познакомить?
– неожиданно предложила Мона.
– Хочешь?
Я немного подумал, прежде чем ответить.
– Лучше, пожалуй, не стоит, - сказал я.
– Тебе не удастся дурачить такого человека. Он не Кромвель. Кроме того, даже Кромвель не дурак, как ты считаешь.
– Я никогда не говорила, что он дурак!
– Но пыталась убедить меня в этом, не станешь же ты отрицать.
– Ну, ты знаешь, зачем я это делала.
– Она улыбнулась, как сирена.
– Слушай, сестренка. Тебе и говорить ничего не надо, я тебя и твои хитрости давно раскусил.